– Таракашин! Ну что ж ты в самом деле! То цветы искусственные притащишь, то рыбу тухлую! – поморщилась она. – Не заноси ее в дом.
– Интересно знать, а куда ж я ее дену?! – от расстройства пустил петуха кавалер. – У меня повод! А потому я сразу же решил – от вас водка, а от меня закусь! И все потому, что у меня горе! А теперь, значит, не заноси! Чем же тогда заедать?
– Люся, спроси у своего дона Педро, а кто ему разрешит распивать у нас с самого утра? – обратилась Василиса к подруге. – У нас здесь что, рюмочная какая, чтобы с утра пораньше план делать? Или, может, у нас вытрезвитель, чтобы всяких алкашей собирать? Ты поинтересуйся у него, Люся.
– Что за обзывательство такое «Олкаш»?! – захлебнулся негодованием гость. – Да я!. Люся! Немедленно накрой на стол! У меня для тебя неприятное известие!
– Хоть бы раз чего хорошее припас, – ворчала Люся. – Можно подумать, у меня без тебя неприятностей нет.
– Не бери в голову, – посоветовала Василиса. – Опять замуж будет заманивать.
– Не очень-то и хотелось! – фыркнул Таракашин и зыркнул на Василису. – У меня... Люся, выгони этого старого индейца, а? Ну ведь каннибал, честное слово. Того и гляди – сожрет.
– Это... это я «сожрет»? – побелела от гнева Василиса. – Люся! Решай! Или он, или я! Если тебе больше нравится проводить время с пропойцей, который бросил несчастное дитя круглой сиротой...
– Вася, ну почему круглой-то? – не согласилась Люся. – А я?
– Ой, да о чем ты, когда ребенку нужен отец! – все больше распалялась Василиса. – Будто не знаешь, что нет отца, и все! Ребенок – сирота!
– Ну и ничего, – набычилась Люся. – Вот у тебя тоже Пашка сиротой вырос, и неплохой мужик между прочим.
– М-да... – крякнула Василиса. Ее невоздержанность опять занесла ее куда-то не туда...
– А ведь я, собственно, к Павлу! – порадовал Таракашин.
– Только Павла тебя еще и не достает для полного совершенства, – вздохнула Люся.
– Нет, в самом деле, – дарил улыбку Виктор Борисович. – У меня ведь что случилось! Обознатушки вышли! Милиция допустила досадную ошибку и может пойти по неверному пути. Вот мне и надо Павлу сообщить, чтоб в нужном направлении рыли.
– Ну-ка, ну-ка... – насторожилась Василиса.
– Быстро рассказывай, какие ты с милицией дела завел, – ткнула в бочок бывшего супруга Люся. – Да не молчи ты, паразит! Навязался на мою голову!
– Так я ж и стремлюсь... рассказать. Только вы меня не пускаете, – вальяжно скинул куртку непрошеный гость. – Я уж давненько вон туда, на кухоньку пройти мечтаю...
– Оставь этот вонючий хвост в подъезде! – вытолкнула Таракашина обратно Люся. – Нам тебя одного за глаза!
С большим трудом Виктор Борисович расстался с «сувениром», видно, дело было нешуточным. А уж потом, когда уселся на кухне, начал рассказ.
В красках, в лицах, с выражением, господин Таракашин поведал, как не далее как вчерашней ночью, часика эдак в три, Виктор Борисович обнаружил, что его финансовое положение хуже некуда. Ну то есть абсолютно нет денег, причем, уже третий день. Но если в первое время еще оставались кое-какие продуктовые запасы, то к утру дня сегодняшнего закончилась даже высохшая горчица. Правда, торчала еще бутылка подсолнечного масла, но пить масло мужчина еще не научился.
– Проклятый кризис, – тяжко вздохнул господин Таракашин. – Олигархов подкосил, теперь за меня принялся... Надо что-то придумать...
Думал добытчик недолго. Сначала, наплевав на правила приличия, он позвонил дочери. В три часа ему никто не ответил, да оно и понятно – Ольга была на отдыхе, а Люся отстаивала Василисину честь. И вопрос, где в такое время достать провизию, остался без ответа. А есть хотелось сильно. Он, собственно, и проснулся в три ночи от урчания в животе.
Решение пришло само. Ну и в самом деле – как еще можно достать провизию ранним утром, если не отправиться на «дело». То есть попросту своровать. И Таракашин даже придумал где. Прямо за его домом проходила большая дорога, а за дорогой простирался пустырь. Пустырь оканчивался рваным обрывом, который плавно перетекал в берега могучего Енисея. Еще с незапамятных времен люди приспособили эти высокие берега, чтобы соорудить себе некое подобие гаражей или овощехранилищ. Это было очень удобно. Во-первых, все буквально под рукой – два шага от домов, во-вторых, величину овощехранилища никто не обговаривал – строй сколько хочешь, и самое главное – никаких тебе налогов, потому что на бумаге, в документах эти постройки и вовсе отсутствовали. Правда, с течением времени кое-какие гаражи развалились, кое-где белели бумажки-предупреждения «Срочно убрать...», но в целом постройки держались. Сокрытые от людских глаз обрывом, они все еще исправно служили людям. Вот Таракашин и решил, а почему бы ему не вскрыть парочку овощехранилищ? Ему ж не баловства ради, а пропитания для! Ну вскроет, наберет мешочек картошки, пару баночек помидор, огурчиков, это ж какой у него ужин получится!!
И пошел. Оделся потеплее, шапочку на глаза натянул, топорик взял, чтобы замки сшибать, мешочки для картошки прихватил и отправился.
Что его затянуло именно в тот гараж? Может, он был поновее, может, почище, а может просто побольше. Однако именно к нему пристроился Таракашин с топориком. Замок хоть и был крепок, но голод оказался сильнее. Минут через двадцать железо сдалось, и Таракашин распахнул дверь. Такого он не мог представить даже в самых нахальных мечтах. Четыре телевизора, новенькая микроволновка, две норковые шубы и одна из чернобурки, несколько мужских, норковых шапок и пять женских – из всевозможных мехов! А еще кучки золотых украшений, это Таракашин обнаружил, когда открыл старый деревянный сундук. Не нашлось только денег, но это Виктора Борисовича не слишком огорчило. Не вспомнил он и о банальной картошке – теперь он мог купить на стол все, что пожелает! Не оставлять же эдакое богатство!
Аккуратно уложив в мешок шапки, сунув туда же шубы и растолкав по карманам золото, Таракашин спешно покинул вскрытый гараж. Что-то подсказывало ему, что сие богатство добыто не совсем честным путем, но это лишь укрепляло чувство справедливости – не все же кому-то воровать, может же нормальный, честный, трудовой народ хоть раз вернуть награбленное!
До дома он добрался незамеченным, спать уже не ложился, потому что прямо с ночи начал ответственно готовиться к рынку. И шапки, конечно, замечательные, и шубки прекрасны, но ведь их не съешь.
Утром Таракашин отправился на Центральный рынок. Расположился в самой середине одежных лотков (из-за чего пришлось получить парочку болезненных тумаков от бабусь-торговок) и начал зазывать народ. Зазвал, да, видимо, не тех, потому что первый же покупатель оказался работником серьезной организации, которой отчего-то вздумалось организовать рейд. Никаких документов на товар у господина продавца не нашлось, да и видок у вещей был немного не новый, а потому Таракашина мигом окружили бравые молодцы и поперли его в отделение.
