– Мне постепенно становится лучше. Может, сумею приехать и помочь днем и вечером.
Брук решительно покачала головой. И когда она превратилась в маму-медведицу?
– Я все обдумала, Эмма. Ты не можешь прийти. Тебе слишком плохо. Роки и Уэнди тебя заменят.
– Те, что работают неполный день?
– Я спросила их, они вполне готовы. Не хочу, чтобы ты о чем-то беспокоилась. Тебе стоит сосредоточиться на ребенке и на том, чтобы почувствовать себя лучше. Все будет хорошо!
– И ты говоришь, что не нуждаешься во мне?
– Мы обойдемся, хотя, конечно, нам будет тебя недоставать. Благодаря твоему бесконечному трудолюбию у нас все готово. Тебе следовало бы приспособиться к собственному состоянию. Именно этого я хочу для тебя. Именно это тебе необходимо.
Эмма вздохнула и неохотно кивнула. Брук права. Невозможно выполнять свои обязанности в Сан-Диего с таким токсикозом и чувствовать себя так, словно тебя сбила грузовая фура.
– Ладно, буду хорошей девочкой.
– Для этого слишком поздно.
– Можно подумать, я не знаю!
Брук ответила извиняющимся взглядом:
– Ты не можешь никого подвести, Эмма. Скорее наоборот. Я знаю, ситуация сейчас не кажется идеальной. Но у вас с Диланом будет ребенок. Моя лучшая подруга и мой брат. Разве это не маленькое чудо?
Брук обняла Эмму, растопив лед в ее сердце. Она закутана в кокон утешения, поддержки и дружбы.
– Откуда ты всегда знаешь, что сказать?
– С каких пор?
– С этого момента.
– А хочешь, я буду присутствовать при твоем разговоре с Диланом?
– Нет! – завопила Эмма, вырываясь. При одной мысли о беседе ее трясло, а если еще и Брук будет здесь… Сценариста не найдется описать подобную сцену!
– Все это слишком странно. Я даже не могу представить ничего подобного, но подозреваю, это единственный раз, когда мне необходимо остаться с Диланом наедине.
Напряженное лицо Брук немного расслабилось.
– Ладно, придется согласиться. Я люблю брата и тебя тоже.
– Я сама постелила постель, придется сбросить все спутавшиеся простыни и идти дальше.
– Да. Что-то вроде этого, милая.
– Пообещай, что не будешь волноваться обо мне в этот уик-энд.
– Если пообещаешь то же самое. И не думай о турнире.
Они смотрели друг на друга, точно зная, что это невозможно.
– Конечно, – кивнула Эмма.
– Заметано. – Брук фальшиво улыбнулась, поцеловала ее в щеку на прощание и прошептала: – Чем скорее скажешь Дилану, тем лучше.
– Знаю. Скажу.
Проблема номер один: Эмма понятия не имела, как и когда сумеет заставить себя сделать это.
– Немного свежего воздуха сотворит с тобой чудо, Эмма, – пообещал Дилан, входя в ее квартиру в джинсах и винтажной майке с логотипом «Роллинг Стоунз», обтягивающей его мощные мышцы.
Прежде чем ее застали за подглядыванием, Эмма перевела взгляд на его лицо и была, как обычно, потрясена неотразимо небрежным видом, который всегда так привлекал ее.
– Брук безумно беспокоится о тебе.
Дилан предупредил о своем приезде за полчаса. Прислал эсэмэску, не оставив ей никакого выбора. Разумеется, это Брук отправила его.
Эмма промчалась по квартире, как ветер, уничтожая следы болезни. Подняла разбросанные по дивану одеяла, сложила, распылила освежитель воздуха с корицей. Теперь комната благоухала, как на Рождество. Эмма сбросила пропахший потом спортивный костюм, встала под душ, натянула джинсовое платье без рукавов и коричневато-желтые сапожки.
Вечера стали ее любимым временем суток, поскольку она была почти уверена, что сможет увидеться с Диланом, не совершая пробежек в ванную.
– Я чувствую себя гораздо лучше, Дилан. Тебе не было необходимости приезжать. Боже, тебе есть чем заняться. И получше. В вечер-то пятницы!
Он улыбнулся ослепительной улыбкой, сражающей женщин наповал, либо перехватывающей дыхание, либо его учащающей. Сейчас ее горло перехватило, и она напомнила себе о необходимости дышать. Он всего лишь мужчина.
И отец ее ребенка.
– У меня нет никаких планов. И поскольку уже здесь, я надеялся поужинать не в одиночку. Поедем ко мне. Мэйзи приготовила изумительный ужин. Можем поесть в патио. Вечер просто изумителен.
Да уж, мысль посидеть на свежем воздухе Мунлайт-Бич привлекала. Эмма вечность просидела дома.
Он заметил ее колебания и внимательно оглядел, определяя состояние здоровья. Она не хотела казаться неблагодарной, хотя знала, что он здесь исключительно по просьбе Брук.
– Брук говорит, ты ничего не ешь. Тебе нужно хорошо питаться, Эм.
Она действительно в этом нуждалась, даже в желудке предательски заурчало. Но Дилан, похоже, ничего не заметил, слава богу.
– Не знаю.
– Ты хочешь есть. Поедем на час-другой.
Отказать было трудно, особенно глядя в эти синие глаза. Обычно она сдавалась сразу. Впрочем, как всегда.
Что она могла сказать?
Она, как миллиард обожающих поклонниц, влюблена в Дилана Макея. И прекрасно знает, если бы не нытье Брук, его бы здесь не было. Она не отстанет, пока не убедится, что об Эмме сегодня позаботятся.
Почему подруга поставила ее в такое положение? Да, это мило с ее стороны, но Эмма не объект благотворительности. Слишком долго пробыла этим объектом и больше не хочет. Она с раннего детства привыкла сама себя защищать и не хочет, чтобы ее считали обязанностью, которую выполняют, чтобы облегчить чью-то совесть.
Эмма хотела наотрез отказать Дилану, но проникающие в душу глаза следили за ней, а в лице светилась надежда.
– Ну, может, ненадолго, только чтобы Брук к тебе не приставала.
Он поднял руки, протестуя:
– Не знаю, о чем ты. Это была моя идея.
– Ну да, а солнца в Лос-Анджелесе и совсем не бывает, – фыркнула она.
Глядя в окно на темнеющее небо, он ухмыльнулся:
– По крайней мере, сейчас точно нет.
Ладно, она поужинает с ним. И не обязательно говорить правду. Пока не обязательно. Она не готова к этому, а он, таким образом, доложит Брук, что все хорошо, и остаток уик-энда Эмма проведет в покое.
– Пойду за жакетом.
Он кивнул, выглядя странно довольным.
Несколько минут спустя они уже мчались по шоссе Пасифик-Коуст в его лакрично-черном микроавтобусе. Стекла были опущены, теплый весенний ветерок развевал ее волосы. Дилан, только недавно сам севший за руль, сосредоточился на дороге. Эмма несколько секунд обозревала его профиль. У него классические черты лица: массивная челюсть, сильный подбородок, прямой нос и темно-синие глаза. Как вода у Гавайских островов. С бирюзовым отливом. Волосы немного выгорели на солнце и отросли настолько, чтобы прикрывать уши. Чаще всего он зачесывал их назад, но непокорные пряди всегда падали на лоб и сводили ее с ума.
