Голова кружилась. Над ней наклонились стоявшие на коленях два Дилана.
– Я? Сознание?
– Да, на несколько секунд. Сейчас отнесу тебя в дом и наберу 911.
– Нет-нет!
От таких слов она тут же пришла в себя и присмотрелась к Дилану.
– Мне не нужна скорая.
– Нужна, дорогая. Ты уже много дней болеешь. Нужно к доктору.
Решимость в его голосе напугала ее. Ситуация явно выходила из-под контроля.
– Нет-нет, я не больна.
– Но с тобой что-то неладно, Эмма. Я должен вызвать скорую.
– Дилан, нет!
Она смотрела в его встревоженное лицо.
– Я знаю, что со мной. Я не больна.
– Не больна?
Она покачала головой:
– Нет. Я беременна.
Глава 4
Беременна? Он верно расслышал?
Он и не знал, что она с кем-то встречается.
Дилан смягчил голос, пытаясь скрыть удивление:
– Ты беременна, Эм?
Она кивнула, прикусив губу и опустив глаза.
Где этот тип? Сбежал от нее? И почему словно молнией пронзила эмоция, которую он отказывался называть?
– Уверена?
– Да, – прошептала она, по-прежнему глядя в пол.
Похоже, она сама этого еще не осознала.
Он мягко отвел упавшие на лоб волосы. Пряди скользили сквозь пальцы, как шелк, что заставило ее поднять красивые зеленые глаза.
– Черт возьми!
Она сглотнула.
– Ничего, если я тебя подниму?
Он приподнял ее с пола. Еще несколько дюймов, и она бы всей тяжестью свалилась на камень.
– Думаю, ничего. Голова больше не кружится.
Он знал кое-что насчет головокружений. К счастью, они давно уже его не донимают!
– Осторожно и медленно, – скомандовал он и приблизил к ее лицу свое, вдыхая сладкий аромат, напоминавший лаванду. Боже, как она ему нравится! Есть в Эмме Блум что-то милое и настоящее. В детстве и юности она много времени проводила в доме Макеев, и он всегда относился к ней как ко второй сестренке.
Он обнял Эмму и поднял, прижимая к себе. Ее груди расплющились о его грудь, и он старался не думать, какие они мягкие и упругие.
Они встали, но он продолжал удерживать ее.
– Как по-твоему, ты можешь стоять?
– Думаю, да.
Я не отпущу тебя. Буду обнимать за талию, хорошо?
Она кивнула. Краски снова вернулись на ее лицо. Розовым его не назовешь, но и белым, как простыня, тоже. Так что все неплохо.
Она необычайно спокойна, хотя глаза устремлены в пространство.
В патио долетел сильный порыв ветра. Становилось холоднее.
– Пойдем в дом.
Сейчас он стоял рядом с ней, обняв за тонкую талию.
– Я отведу тебя.
Плечом к плечу они потихоньку пошли вперед. Миновали кухню и оказались в гостиной. Дилан остановился рядом с кожаным диваном, самым удобным в доме, и помог ей сесть. Ее молчание нервировало его. Может, она стыдится, напугана, сожалеет? Черт, он не знал, что сказать, когда она в таком состоянии.
– Спасибо, – промямлила она.
– Уверена, что ты в порядке?
– Мне уже лучше, Дилан.
– Тебе действительно нужно к доктору.
Она глянула на руки, сложенные на коленях. Так не похоже на нее!
– Я собираюсь.
– Брук знает?
– Я недавно ей рассказала.
– Не хочу вмешиваться в твою жизнь, но что насчет отца ребенка? Он знает?
– Пока нет.
Он не хотел совать нос в ее дела, но Эмма живет не в хрустальном замке, и ребенок не заслуживает того, чтобы жить без отца. Дилан не слишком разбирается в подобных вещах, но Эмма здесь и лишилась сознания в его присутствии.
– Доктор Дилан, – усмехнулась она.
Ну наконец-то прежняя Эмма Рей Блум!
– Твой друг Дилан.
Она отвела глаза.
– Сейчас принесу воды. Подожди.
Он вышел из комнаты, а когда вернулся со стаканом, глаза Эммы были закрыты, хотя лицо не выглядело спокойным. Он осторожно сел рядом и вложил стакан в ее руку.
Она повернулась к нему и прошептала:
– Дилан, мне нужно с тобой поговорить.
– Конечно! Я слушаю.
Она глубоко втянула воздух, словно готовясь к марафону, и наконец решилась.
– Ты знаешь, как меня растили. Приемные родители были не слишком внимательны, зато дали мне дом. Кормили меня и одевали.
Они были легкомысленными и эгоистичными подонками. Пьяницами.
Но вслух Дилан этого не сказал.
Эмма отпила воды, возможно, нуждаясь в подкреплении, и продолжила:
– Мне было около десяти лет, когда Дорис и Берт как-то вечером отправились в местный английский паб. Ты должен помнить, в тот, что на Берч-стрит.
– Да, дартс и крепкий эль. Помню.
Она коротко усмехнулась. У них одни и те же корни. Только на ее пути попадались сплошные сорняки, а не красивые маки, которых заслуживают маленькие девочки.
– В тот вечер меня уложили пораньше и велели спать. Я знала, что вернутся они домой очень поздно. Только не знала, что в ту ночь отключат электричество. Они не заплатили по счету, а когда разразилась гроза, я тряслась от каждого раската грома. И меня страшно пугала молния. Свет в моей комнате не зажигался. Я помню, как было темно. И шум, безумный, пугающий шум. Ставни хлопали о стены, казалось, это шепот самого дьявола. Я сбежала вниз, щелкая всеми выключателями, которые попадались на пути. Но ничего не работало. И тут я вспомнила, что Берт держит фонарик в маленьком чуланчике под лестницей. Каким-то образом, когда я туда забралась, порыв ветра захлопнул за мной дверь. Я всю ночь провела в темном замкнутом пространстве.
– О господи, Эмма, – прошептал Дилан, сжимая ее руку. Ее лицо было холодным, как камень, словно воспоминания заморозили его изнутри. Он мог только представлять ужас, испытанный ею в ту ночь. И хотя понятия не имел, какое отношение это имеет к ее беременности, все же внимательно слушал. Может, ей нужно облегчить душу. Он готов служить жилеткой.
– Это была самая долгая ночь в моей жизни. Я плакала и плакала, но очень тихо, опасаясь, что эти дьявольские звуки могут материализоваться во что-то жуткое. Мои родители наконец вернулись и почти на рассвете нашли меня скорчившейся в этом чулане. Сказали, что все хорошо и я буду в полном порядке. Только я не была в полном порядке. С той ночи не могу оставаться в темноте.
