Стоны жены вывели его из ступора. Хосе бросился ее поднимать, а комната сотрясалась от грохота упавшей картины. Не обращая внимания на беспорядок, Хосе подхватил жену на руки и отнес вниз по лестнице в машину, позабыв запереть дверь.
Мерседес подвывала, закрыв глаза; уже на полпути к больнице ноги ее заливала теплая жидкость. Боль была нестерпимая, как будто какая-то сила внутри Мерседес вознамерилась разорвать ее надвое. В этот момент женщина не думала о столь желанном ребенке. Она предпочла бы умереть. В больнице она не слышала ни указаний врача, ни уговоров медсестер. Просто вопила во всю глотку.
Спустя несколько бредовых часов – чьи-то руки трогали, тискали, поглаживали ее тело – женщина услышала вопли другого человека. Только когда ей поднесли малютку, которая орала как резаная, Мерседес обратила внимание на заполошных медсестер в высоких, как у монашенок, чепцах. Роженица не сразу поняла, что ее дочь появилась на свет в клинике Кубинских католичек; в прошлом это было поместье Хосе Мельгареса и Марии Тересы Эрреры, где ее мать была рабыней до встречи с торговцем Флоренсио, который и стал ее отцом. И из этой же усадьбы Флоренсио ехал домой накануне своей гибели, оставив здесь партию свечей и бочонков с вином… Мерседес закрыла глаза, чтобы стереть запретное воспоминание.
– Хосе, – шепнула она мужу, по-дурацки пялившему глаза на девочку. – Дай-ка мне мой кошелек.
Муж повиновался, не представляя, зачем ей в такой момент может понадобиться кошелек. Мерседес порылась там и достала малюсенький сверток.
– Я его давно купила, – сказала она, не объясняя, что там внутри.
А там был маленький блестящий камушек на колечке в виде руки. Мерседес с помощью шпильки прикрепила его к одеяльцу дочери.
– Когда она подрастет, повешу его ей на шею на золотой цепочке, – объявила мать. – Это от сглаза.
Пепе ничего не ответил. Как можно отказать в такой малости, если у тебя у самого мать видит духов да еще и передала это проклятие твоей жене, а возможно, и крошке, которая сейчас посапывает рядом?
– Вы уже готовы ее записать? – спросили от дверей.
– Мы ее лучше окрестим.
– Конечно, – согласилась монашенка, – но сначала ее нужно записать. Имя придумали?
Супруги переглянулись. Они почему-то были уверены, что родится мальчик. Но Мерседес вдруг вспомнила женское имя, которое ей всегда нравилось, – нежное и в то же время исполненное силы.
– Мы назовем ее Амалия.
Часть четвертая
Страсть и смерть в год Тигра
Из записок Мигеля
ЭТОГО И КИТАЙСКИЙ ДОКТОР НЕ СПАСЕТ.
Так до сих пор говорят на Кубе, если сталкиваются с неизлечимой болезнью и, шире, с любой безвыходной ситуацией. Считается, что это выражение относилось к одному из китайских врачей, которые появились на острове во второй половине XIX века. По одним источникам – к Чан Бомбиа, который приехал в 1858 году, по другим – к Кан Ши Кону, умершему в 1885-м. Как бы то ни было, налицо народное признание авторитета китайских врачевателей, которые успешно лечили больных неизвестными в колониальной Кубе методами.
О жизнь!
Припарковав машину, шофер вышел, чтобы открыть дверцу. Из салона появилась женщина в облегающем зеленом платье; таксист порывался перегнуться пополам, но, сделав над собой усилие, ограничился легким поклоном.
– Сколько я вам должна? – Женщина открыла бумажник.
– Даже не говорите об этом, донья Рита. Я отправлюсь прямиком в ад, если возьму с вас хотя бы сентаво. Для меня подвезти вас – это честь.
Женщина улыбнулась, она была привычна к подобным знакам восхищения.
– Спасибо, приятель, – поблагодарила она таксиста. – Господь да озарит ваш день.
И прошла к двери с вывеской: «ДОМОВОЙ. СТУДИЯ ЗВУКОЗАПИСИ».
Звон колокольчика отвлек девочку, которая рисовала возле полки с нотами, от ее занятия.
– Привет, малышка, – улыбнулась вошедшая.
– Папа, смотри кто пришел! – Девочка побежала ей навстречу.
– Осторожно, Амалия, – предупредил Пепе, выходя из кладовки с пластинками в руках. – Ты помнешь гостье шляпку.
– Шляпка – прелесть, правда? – пискнула девочка, накидывая вуаль на лицо посетительницы.
– А ну-ка примерь, – предложила женщина.
– Балуете вы ее, – восторженно выдохнул хозяин. – Вы мне испортите дочку.
Актриса, обычно крайне недоверчивая к восторгам поклонников, совершенно менялась в обществе этой девочки – их связывало какое-то духовное родство. Мать ее тоже сильно интересовала, но по другой причине. Если девочка была как поток, готовый смыть все тайны и сомнения на своем пути, то Мерседес являла собой загадку, которая их порождала. Рита хорошо запомнила вечер в театре, когда Хосе их познакомил. Пьеса называлась «Сесилия Вальдес».
Мерседес тогда с задумчивым видом заметила:
– Кто бы мог подумать, что из такой безобразной правды родится такая красивая ложь?
Рита была поражена. Что эта женщина имела в виду?
Когда она попыталась это выяснить, Мерседес сделала вид, что не понимает, о чем речь. Как будто ничего подобного и не говорила. Женщины виделись еще несколько раз, но почти не разговаривали друг с другом. Мать Амалии жила в своем мире.
А девочка, наоборот, лучилась особым очарованием. Иногда она вела себя так, словно в комнате находится тайный друг, которого может видеть только она. Она заводила разговоры, которые Рита приписывала детскому воображению, но все равно ими восхищалась. Только в последние месяцы девочка оставила эти игры. Теперь она уделяла больше внимания реальным вещам, как, например, нарядам Риты.
– Эрнесто уже здесь?
– Он позвонил, сказал, что задерживается, – ответил Пепе, расставляя пластинки в алфавитном порядке.
– Каждый раз, когда у меня репетиция, он меня подводит!
– А в каком театре ты будешь играть? – в своей манере, полунаивно-полудерзко, спросила Амалия.
– Ни в каком, моя королева. Мы будем снимать фильм.
Пепе забыл про пластинки:
– Вы уезжаете от нас в Штаты?
– Нет, сынок, – улыбнулась Рита. – Никому не рассказывай, но мы делаем музыкальный фильм.
Хосе поперхнулся:
– На Кубе?
Рита кивнула.
– Так ведь это событие века! – наконец произнес владелец магазина.
– О чем это вы без меня судачите? – раздался еще один голос.
Все обернулись к дверям.
– Для тебя это не новость, – флегматично ответила Рита. – О первом музыкальном фильме на Кубе.
– Маэстро Лекуона! – воскликнул Пепе.
