Она чуть не добавила Гею и Лису, однако все-таки решила не включать их в список доверенных лиц.
– Значит, тебе пора завести новые знакомства, – посоветовал Фредди.
– Где? Мне нравится гулять, но здесь пойти некуда. Все так далеко, за тысячу миль. Ты не представляешь, как мне хотелось бы заблудиться на незнакомой улице, чтобы забыть обо всем… Ну-ка скажи, где мне отыскать что-нибудь похожее на Прадо, или на Театр Лорки во время балетного фестиваля, или на вход в Синематеку, когда давали бергмановский цикл?
– Если будешь продолжать в том же духе, с меня станется вернуться обратно на Кубу… с Люцифером у власти и всем прочим. Давай-ка не путай одно с другим! У тебя проблема с любовью, а не с культурой. Ты обожаешь валить все в кучу, чтобы не видеть худшего.
Последнее обвинение попало в цель и мигом вернуло Сесилию к действительности. Она была уверена, что больше никогда не встретится с Роберто, но как же с этим жить? Никто пока не отыскал лекарства от этой боли и, определенно, никогда и не отыщет. С тех пор как родители ее покинули… Сесилия помотала головой, чтобы отогнать демонов и ухватиться за безопасное воспоминание – рассказ Амалии. Для нее в ее одиночестве это было утешение. Она не позволит себя раздавить.
– Я пошла. – Сесилия решительно вытерла слезы.
– Тебя проводить? – предложил Фредди, изумленный внезапной переменой.
– Нет, я иду к подруге.
И, не тратя времени на прощание, вышла в синюю ночь Майами.
Не могу жить счастливой
– Амалия, кофе готов? – позвал отец.
Девушка очнулась от оцепенения, заставшего ее перед раковиной, и заметила, что вода переливается через край джезвы.
– Проваливай, – скомандовала бабушка, входя на кухню. – Я сама сделаю.
Движения бабушки Анхелы были медленными, совсем не похожими на ее былые прыжки по горам в поисках папоротника; но вот она закрыла кран и поставила джезву на плиту.
Амалия вернулась в комнату. У окна отец о чем-то беседовал с Хоакином Нином, пианистом, фамилия которого звучала как-то по-китайски. Или ей теперь все будет напоминать о Китае? Амалия уже три года тайком встречалась с Пабло и до сих пор думала только о нем.
– Когда премьера вашего балета?
– Через неделю.
– По Европе не скучаете?
– Немножко, но я давно мечтал вернуться. Эта страна – она как колдовство. Притягивает и вечно манит… Я так и сказал своей дочери: Куба – это проклятие.
«Еще один», – подумала Амалия. Она ведь и сама проклята. И груз ее тяжелее, чем вековечная тень Мартинико на плечах.
– Быть может, самое тяжелое в таком возвращении – это разлука с детьми, – сказал Пепе.
– Не для меня. Не забывайте, я ведь развелся с их матерью, когда они были еще крохотные.
– Я слышал, Хоакинито пошел в вас – блестящий музыкант.
– Да, а вот Торвальд увлекся инженерным делом, а у дочери, Анаис, на уме только литература и психиатрия… Эта девочка не похожа на других. Незнакомцы слетаются на нее как мотыльки.
– Бывают люди с ангелом в душе.
– Или с домовым, – ответил музыкант, заставив Амалию вздрогнуть, – как сказал бы Лорка. Но, между нами говоря, в Анаис живет черт.
– Позвольте пройти, – перебила девушка, выскочив из полумрака.
– Ага, вот и прелестная Амалия! – воскликнул пианист.
Девушка вежливо улыбнулась и проскользнула между мужчинами в гостиную, где другие гости курили возле открытых окон… до такой степени открытых, что на углу их улицы она тотчас увидела Пабло, который нервно переминался с ноги на ногу.
– Куда ты? – Мать перехватила ее у самой двери.
– Бабушка отправила за сахаром.
И убежала, не дожидаясь продолжения расспросов.
Он заметил ее в ту же секунду – существо с волосами, которые взлетают при малейшем дуновении ветра, с глазами как жидкие угли и с кожей оттенка светлой меди. Пабло продолжал воспринимать эту девушку как реинкарнацию Гуаньинь, богини, что движется с грацией золотой рыбки.
– Как здорово, что ты здесь проходил, – затараторила Амалия. – В пятницу мы не сможем встретиться. Папочка хочет отвести меня на премьеру балета, и мне никак не улизнуть.
– Придумаем другой день. – Пабло несколько секунд смотрел на девушку и только потом поделился новостью: – Ты знаешь, мои родители собираются продавать прачечную.
– Но ведь дела идут так хорошо!
– Они хотят открыть ресторан. Это лучше, чем бесконечная стирка.
– Ты уходишь из «Пасифико»?
– Как только откроется наше заведение. Нам с тобой придется искать новые возможности для встреч…
– Амалия! – Этот крик прозвучал из-за решетки на окне.
– Я побежала, – перебила девушка. – Предупрежу, когда мы сможем увидеться.
Выражение отцовского лица не оставляло поводов для сомнений: он был в ярости. Мать смотрела точно так же. А бабушка выглядела скорее удивленной.
– Я пошла за сахаром…
– Отправляйся к себе в комнату, – прошептал Хосе, – потом поговорим.
В следующие полчаса Амалия грызла ногти, оттачивая свою ложь. Она скажет, что не нашла сахара для кофе и отправилась его покупать. По чистой случайности встретилась с Пабло и вот…
В дверь постучали.
– Отец хочет с тобой поговорить, – объявила Мерседес, заглянув в комнату.
Когда девушка вернулась в гостиную, приглашенные уже разошлись, оставив повсюду кучки пепла и пустые чашки.
– Чем ты занимаешься? – спросил Хосе.
– Я пошла…
– Не думай, что я не вижу, как этот парень тебя обхаживает. Поначалу я притворялся, что ничего не замечаю, потому что воспринимал все это как ребячество, но тебе уже почти шестнадцать, и я не позволю своей дочери якшаться с каким-то сбродом…
– Пабло вовсе не сброд!
– Амалия, – вмешалась мать, – этот юноша стоит гораздо ниже нас.
– Гораздо ниже нас? – повторила девушка, с каждым словом чувствуя себя все более оскорбленной. – И к какой же категории принадлежим мы, чем мы так уж отличаемся от него?
– Наше предприятие…
– Твое предприятие – это студия звукозаписи, – перебила Амалия, – а его отец владеет прачечной, которую, кстати, собирается продавать, чтобы купить ресторан. Ну и что, в чем тут разница?
Только учащенное дыхание девушки слышалось в тишине.
– Эти люди… они китайцы, – наконец произнес Хосе.
– И что с того?
– А мы белые.
В посудном шкафу с грохотом разлетелась тарелка. Все, кроме Амалии, обернулись в сторону пустой кухни.
