…сбежал.
…и волки пожрали.
…так сказали им, когда принесли из лесу тело, завернутое в плащ. Черный плащ с собольим воротником… матушкин… откудова он взялся?
Она уж две седмицы не наведывалась. А плащ оставила, будто бы зная наперед, что пригодится. Да и то, неужто иного какого не нашлось? Почему-то именно этот плащ, из тяжелой ткани, чуть поношенный, самую малость даже потертый, врезался в Евстину память.
И еще белая рука, из складок выпавшая.
И похороны… костер погребальный… слова, которые говорил дядька… и понимание, что за словами этими – пустота. Будут иные костры… один за другим встанут… и другие плащи, небось у царицы их много.
На каждого хватит, чтоб с головою укрыть.
– Надо же, – удивился человек. И выходит, без слов все понял. – Какой сообразительный… что ж не ушел?
– Куда?
– А хоть бы к скоморохам…
Евстя провел пальцами по рукоятям ножей. К скоморохам? Вновь дорога без конца и края? Клетки. Люди. И медведи, ошалевшие от клеток и людей.
Заборы.
Собаки на цепи.
Голод.
Нет уж, он, Евстя, не настолько свободы жаждет. Жизнь нынешняя его спокойна и сытна.
– И не боишься, что ты следующим уйдешь? – спросил человек, щепку из щита вытаскивая.
Евстя вновь плечами пожал: а чего бояться? Смерти? Он столько раз на нее глядел, что и не упомнит уже… у его смерти блеклые медвежьи глаза.
И из пасти воняет.
И…
Он видел, как дохнут задранные собаки.
Или медведи… люди, которых угораздило выйти, удаль свою показывая… нет уж, лучше яд… или проклятье там… как-то оно милосердней. И, коль вспомнить, об чем жрецы говорят, у смерти тысяча путей. Всех не избежишь.
– Вечно живым не останешься, – ответил Евстя и в щит пальцем ткнул.
Странно…
Сколько уж они говорят? А Лис как сидел, так и сидит. И не чует чужака… амулет хороший? Или заклятье посложнее.
О свернутом времени Евстя только слышал.
Откуда?
Он наморщил лоб. Не помнит, стало быть, воспоминание это относится к той части Евстиной жизни, которая скрыта.
…время.
…пространство.
…закрытая секция…
Ничего конкретного. Но сожаления нет. Евстя привык уже и к этим, случайным осколкам памяти, и к своей неспособности заглянуть дальше.
– А ты фаталист…
Возможно.
– Братьев не жаль?
Жаль? Жалости они не заслуживали. Волчата… давно уже не волчата. Выросли. Заматерели? Еще нет, но недолго осталось.
Ерема… силен.
Еська ловок, что лисица…
Емелька вот наивен. И с силой своею не поладит никак. Но за ним приглядывают.
– Что ж… на, будет время, прочти. – Человек наклонился, и подумалось, что теперь его легко убить. Один удар по шее… первый номер. Он войдет между позвонками, и… – Не стоит, царевич. – Он поднялся. – Поверь, не успеешь.
Не успеет, согласился Евстя. Бить надо было, а не думать. Возможно, в другой раз. Евстя не сомневался, что встреча эта была не последней.
Он поднял сложенный вчетверо лист.
К носу поднес.
Вдохнул.
Пахло от бумаги землей и еще самую малость – цветами, но какими… Евстя закрыл глаза. С силой он ладит, земля – не огонь, она иного подхода требует… нетороплива, неповоротлива.
Но отзывчива.
Очнулась.
Потянулась теплом солнечным, сладостью ключей подземных. Развернулась.
Прочертила дорожку следов перед внутренним взором. От щита и до края поля… через край… и дальше… мимо главного корпуса… мимо общежития… к старому дому, сокрытому пеленою заклятий… пройдешь мимо его и не заметишь…
Дорожка оборвалась.
Что ж, Евстя и не сомневался, что гость незваный был из преподавателей.
Лист он развернул, скользнул взглядом по строкам, выведенным аккуратно… откуда бы ни переписывали заклятье, была эта книга древнею.
И запретной.
Магия на крови… Евстя покачал головой.
И думать нечего, из той же книги взято, в которой про подгорных тварей писано. Лист он сложил, убрал в кошель – после подумает, что с ним делать.
– Эй, – он окликнул Лиса, который от голоса Евстиного встрепенулся, вскочил, озираясь. – Идем?
Лис сонно отряхнулся.
Придремал?
Посреди бела дня?
Нет, прежде с ним этакого не случалось.
– Я… – Лис нахмурился. – Что тут…
– Ничего, – солгал Евстя.
Зачем?
Он и сам не знал. Только ножи пригладил. В следующий раз он, пожалуй, раздумывать не будет… и все же не первый… десятый. Десятый номер его никогда не подводил.
Глава 5, где речь идет исключительно о тонкостях алхимическое науки
– …доводим до стадии появления первых пузырей. – Ровный голос Люцианы Береславовны заполнял алхимическую лабораторию. – После чего, медленно помешивая зелье посолонь…
В рученьке боярской появился резной черпачок с ручкою-утицей. Красивый – страсть. Клюв красный, глаза яхонтовые, теплые, не чета хозяйкиным.
– …помним, что в данном случае использовать можно предметы, сделанные из березы или осины, но ни в коем случае – не из дуба или ясеня. Почему?
Утиный клюв указал на меня.
Померещилося, что утица ажно крякнула, не то с сочувствием, не то поторапливая. Люциана Береславовна страсть до чего не любила, когда студиозусы отвечать медлили. Иль неверные ответы давали.
Холодела.
И лицо делалося таким брезгливым, будто не на человека глядела, а на вшу платяную…
Но тут-то я ответ ведала. Даром что ли вчерашний вечер над «Основами практического зельеварения» проспала. То бишь просидела…
– Береза и осина – женские дерева, а дуб и ясень – мужские. В зелье же содержится сок беломорника, который также является мужской компонентой из числа агрессивных, а потому, пока зелье не перекипит, то и с иными компонентами… – слово это прям само на язык просилося, я и пускала, – … равнозначного полу будет взаимодействовать агрессивно.
Выдохнула.
И подивилась. Как этакая мудротень из меня-то вылезла? Читать-то читала, в книгах-то сиим словам самое место, книги ж по-простому не пишут, а вот чтоб я да сама…
Люциана Береславовна бровку подняла.
Окинула меня взглядом, будто бы я – не я, но диво предивное ярмарочное, на потеху честным людям ставленное. И ласковенько так спросила:
