Ох, видывала б бабка мою компанию, скоренько б за крапиву схватилася.
Ильюшка полог вывязывал, и пусть ловки были его пальцы, да с вязанием не ладилося. Кружево кружевом, да только в пологе энтом прореха на прорехе…
– Тут подтяни, – я пальцем в одну ткнула.
– А сама? – тихо спросил Ильюшка и вязание свое едва не сбросил. – У меня сил не очень… послушай, нет смысла заделывать каждую прореху. Ты мне укажи основное направление. Я чувствую, что с осями не то, сдвиг где-то пошел, и если его устранить…
Сдвиг.
Оси.
Все-то по-умному, а если проще, то неровное энто кружево, кривоватое, некрасивое… будто, вязавши, выпустил он пару петель, а после еще пару, и побежала хитрая нить.
Поймать ее надобно.
Я нахмурилася.
А где ловить?
Вот тут… подтянуть осторожненько… и чтобы цвет красивый… Ильюшкино чародейство лазурью отливает. С лазоревым белое хорошо глядится. И еще серебро.
Вышел полог узорчатый.
Зимний.
– Так оно ладно, – сказала я, ниточки закрепляя.
– Охренеть, – добавил Еська. – Зослава, радость моя… да ты у нас кладезь талантов, оказывается! Этакое сокровище только закопать.
– Кто-то и пытается, – нарушил молчание Кирей. – Мне тебя убивать незачем. Сестра твоя, уж извини боярин, мне не нужна. Да, не так давно мне… сделали предложение. И в других условиях я счел бы его выгодным…
– При каких «других»? – Ильюшка смотрел на Кирея зло, обиды не скрывая, хоть бы и должен был уразуметь, что не виновный азарин.
– Я не собираюсь возвращаться в степи. И сделка эта… мы здесь все покойники. Кто больше, кто меньше. Ты лишний, Илья, потому что даром наделен. Будь обычным человеком, может, и предложили бы на трон взойти. Почему бы и нет? Глядишь, ты бы благодарности преисполнился к людям, которые помогли бы в трудную минуту. А нет, то и связали б, клятвой там, обязательствами… не суть. У умелого рыбака всегда найдется крючок по рыбе. Но у тебя дар. А магика на цепи держать – что волка в псарне. Когда-нибудь да наберется сил и дури, чтобы горло перервать. Поэтому ты у нас покойник номер один… про рыжих и говорить нечего. Они давно добрым людям власть делить мешают…
Еська хмыкнул и монетку свою вытащил.
Кому чего, а иным – игрушеньки.
– Ты, Лойко… думаешь, никто не знает про вашу с батюшкой свару? Или про клятву твою?
– Заткнись. – Лойко покачнулся.
– А еще про то, что дед на твою сторону стал, и земли свои, и богатства, какие были, тебе отписал. Отцу твоему это крепко не по нраву пришлось… а еще про то, что особой любви между вами никогда не было… и про слухи…
– Заткнись!
– Не ори. Я просто пытаюсь объяснить, что ты твоему батюшке без надобности. Сколько ему лет? Четвертый десяток пошел? Молодым женили…
Лойко набычился.
И подумалось, что сейчас кинется на Кирея, но нет, удержался. И кулаки разжал.
– К чему клонишь, азарин?
– К тому, что матушка твоя давно здоровьем слаба. Если помрет сегодня-завтра, то и батюшка овдовеет… и одно дело – сына на трон посадить, а совсем другое – самому сесть. Чай, не старый еще. И одарит Божиня детьми. Вот только ты при этом раскладе лищний. Опять же, деньги боярину нужны крепко. Политические игры – не для бедных. Свои он растратил. Земли, матушка сказывала, заложил и перезаложил не по разу. А твои, дедом даренные, близехоньки. Только руку протяни.
Кирей руку и протянул.
– А потому и говорю, что собрались здесь потенциальные покойники. И как-то вот… не радует меня эта перспектива.
– Как вы его терпите? – поинтересовался Ильюшка. И Егор хмыкнул:
– Привыкли… та еще зараза, но своя. Бить не дадим.
Еська кивнул. Выразительно так. Буде кто собрался Кирея прям туточки и бить. Лойко, мнится, не отказался бы, но помнил Арееву науку.
– Остается Зослава… – Ильюшка повернулся ко мне. – Ее-то зачем убивать?
– Вот и мне интересно, зачем? – Кирей встал рядом. Глядит. Любуется. А мне няемко, меня, может, в жизни так не разглядвали. – С одной стороны, на трон ты точно не претендуешь…
Я спешне кивнула: видит Божиня, никак не претендую.
– С другой… это не я. И не Арей. Они, – он ткнул пальцем в Елисееву грамоту, – могут строить десятки теорий, но мне ты нужна. И будешь нужна до лета. Что же касается родственничка моего…
Еська выпустил монетку, и покатилась она к Ильюшкиным сапогам.
– Насколько он нестабилен? – Ильюшка поймал.
Крутанул в пальцах.
И вернул Еське.
– Он не безумен. Он прекрасно отдает отчет в своих поступках. Ему просто сложно контролировать силу. Но это не значит, что сила сведет его с ума. Да и Зославу ему убивать незачем…
– Тогда кто? – Илья потер нос.
– Понятия не имею… тот огонь не наш был.
– Запахи не чужие, – добавил Елисей.
– Есть способы запах убрать. А если подумать, то помимо Арея и меня в Акадэмии наберется десяток огневиков.
– И зачем им…
– Им незачем, – согласился Кирей. – А вот если не им… встречался я как-то с Ксенией Микитичной. Достойная женщина. С памятью хорошей. С гордостью боярской. С деньгами… или вот помнится, третьего дня заступили мне дорогу пятеро… мол, сгубил я достойную боярыню, чем батюшку ее в печаль вверг.
Я вздохнула.
– А ты?
– А что я? Я и объяснил, что не правы они со своими претензиями. Но мнится, не дошли до боярина мои резоны. Сам-то он сюда не полезет, но заплатить кому…
– Кому?
– А это, – Кирей осклабился, – мы и выясним.
Глава 14. О царевиче Емельяне
Емелька глядел на свечку, которая горела ровно и ярко.
Почти не дымила.
А и чего ей дымить, когда белая и восковая, небось, катаная, а не отлитая, но ровнехонько, гладенько. В поместье-то такие только в хозяйских покоях ставили. Дорогущие – страсть. И ключница-старуха все ворчала, что с этакими ценами – дороже только магиковские светильники – хозяин точно себя в разорение введет.
Свечи она хранила в длинном ларце, изнутри выложенном промасленною бумагой.
Ларец запирала на ключик…
А поутру самолично забирала оплавленные свечные огрызки из хозяйской комнаты. Когда огрызков набиралось много, их топили на водяной бане, и воск лили в формы. Конечно, эти свечи получались похуже, но для обеденной залы и оне годились.
В Акадэмии не экономили.
Тут вовсе в свечах нужды не было, и нынешнюю Емельян запалил, чтобы себя проверить. И страх свой, который никуда-то не делся. Сидит. Вцепился ледяною лапой в горло. Дышать и то мешает.
