– Именно… сил начертательная магия почти не требует… – Люциана Береславовна перстенек на мизинце крутанула, с камнем красным. – Поэтому почти любой человек, в ком хоть капля силы есть, сумеет запустить схему. С другой стороны, вы, безусловно, правы в том, что тот, кто обращается к схемам, должен быть предельно аккуратен. Любая ошибка в лучшем случае сделает заклинание бессильным, а в худшем… в худшем возможно извращение сути его с непредсказуемыми последствиями. Таким образом, вновь же, экстраполируя…
– Чего?
– Не «чего», Зослава. Следите за речью, право слово… и перебивать собеседника, даже если вам что-то непонятно, крайне невежливо. Дождитесь, когда он закончит, а затем спрашивайте. Экстраполяция – это перенос свойств…
Ага… объяснила.
Одно непонятное – другим. Мы заклятья переносу на курсе третьем проходить станем, так Архип Полуэктович говаривал.
– …возвращаясь к вашему ночному приключению, какие напрашиваются выводы?
Я роту открыла.
И закрыла.
Выводы?
А какие выводы? Нехорошие… небось чужих в Акадэмии нетушки… и значится, ктой-то, мне знакомый, вздумал от Евстигнея избавиться.
…нет, не этого от меня Люциана Береславовна ждет.
Сидит.
Усмехается.
Колечки с перстеньками перебирает. И будто бы вовсе меня не видит…
– Он… тот, который ночью… он знал, что Евстигней хворый… и сумел дозваться… повести туда, куда ему надобно…
– Верно, – кивнула Люциана Береславовна. – Магия разума… тонкое воздействие, опять же, требует невероятной сосредоточенности, потому что разум любого человека ощущает чуждое влияние и стремится обрести свободу. Во сне защита ослабевает. И если человек болен, то болезнью его именно во сне управлять проще. Что еще?
– Он… умеет чертить.
– Полагаю, под этим вы подразумевали, что наш неизвестный злоумышленник в достаточной мере владеет навыками начертательной магии, чтобы построить сложное многоуровневое заклинание. Вновь верно.
От же… говорим, навроде, об одном, а слова разные, и у нее красиво выходит, а я… что линии кривые в заданной схеме.
– Не студиозус это, – шепотом произнесла я и взгляд отвела.
– Что ж… здесь можно и поспорить, но не стану. Сколь бы талантливы студиозусы ни были, но некоторые моменты схемы указывают на старую школу. Очень старую… в учебниках нынешних такие нюансы опущены… да и вообще, полагаю, в книгах вряд ли удастся отыскать несколько связок. Удивительной красоты конструкция вышла… как бы там ни было, но вы в одном правы. Человек, который это затеял, давно расстался со студенческой скамьей. И если разобраться, круг подозреваемых не так и велик. Я, Мирослава и Марьяна… так что, пожалуй, правильнее было бы говорить не «он», а «она».
– А…
– Фрола можно сразу исключить. Он слишком порядочен и прямолинеен, чтобы затевать подобную игру… да и с начертательной магией у него не ладилось. Архипу и вовсе незачем. Его народ выше прочего ставит верность. Не важно, правителю ли… женщине… Архип давал присягу. И скорее умрет, чем ее нарушит. Остаемся мы… К слову, Зослава… полагаю, вам предстоит пара-тройка крайне занимательных бесед… полагаю, вам расскажут примерно то, до чего мы дошли. А заодно намекнут, что нет нужды долго искать человека, который разбирается в начертательной магии. Кто разбирается в ней лучше меня?
Я роту открыла.
И закрыла.
А и вправду… она ж нам лекции читала. И практикумы вела, заставляя вырисовывать схемы, и еще после про каждую говорила, до чего крива она. Один Ильюшка со всех похвалы удостоен был, мол, старается, не то что мы, криворукие…
– Именно, Зослава… и поверь, мотив у меня тоже имеется. – Она стиснула серебряный браслет. – Возможно, что и поэтому они молчат… предавшему единожды, кто поверит?
Это она про себя?
Я б, может, окаянства набравшися, и задала б вопрос, да не успела.
За дверями вдруг загрохотало, загремело…
– Отворяйте! – донесся зычный мужской голос, от которого я ажно присела. – Боярыня Ефросинья Аникеевна внучку лицезреть желают!
– Чего? – вырвалося одновременно и у меня, и у Люцианы Береславовны.
Глава 27. Явление боярыни
В дверь колотили.
Не иначе посохом, а может, и дубиною, отчего дверь оная прогибалася, но держалась. А что, хорошая дверь, дубовая, на петлях железных.
Резная.
Расписная.
С засовом толстым, с ручкою кованой в виде головы звериной.
– Отворяйте! – голосил неведомый мужик.
А как смолкал, становился слышен хор женских голосов.
– …ой, росла девонька, что березка при дороге…
– …извели сироту-сиротинушку, не пожалели живота…
– …кинули зверю лютому на растерзание… ой, жалость-то кака…
Мы с Люцианой Береславовной переглянулися.
– Это что? – одними губами спросила она.
– Это… бабка моя… в гости, наверное, заглянуть решила…
– …горе-горюшко… не видят ныне глазыньки… не ходют ноженьки…
Глазыньки мои видели очень даже неплохо. А ноженьки худо-бедно, но тело держали.
– …заморили…
– …рученьки не держат…
Чего они не держат?
Держат… вот пирога бы какого подержали…
– Отворяйте!
– Я ему сейчас отворю, – ласково-ласково произнесла Люциана Береславовна, а меж пальцев ее блеснул огонек.
А ведь магичка она не из последних.
Силы невеликой? Вона, нонешнею ноченькою силы много не понадобилося, чтоб Евстигнея известь. Чудом обошлося, не иначей…
– Прилягте, Зослава, – на редкость миролюбиво предложила Люциана Береславовна, – как лежали, так и прилягте…
Зачем?
– А мы с вашей… бабушкой побеседуем.
– …летять утки… летять утки… – затянул кто-то песню.
Ох, бабушка, что ж ты меня позоришь на всю-то Акадэмию?
– …и два гуся, – добавили баском.
Ага… с четвертушкою.
Я возлегла на кровать, а Люциана Береславовна меня одеяльцем укрыла.
С головою.
– Смирно лежите, – велела она и пальцами щелкнула, отчего в теле моем немота приключилась, и такая… ох, разумею Еську, ажно жаль его стало. Вот чую и рученьки свои, и ноженьки, и прочее все, чего есть, даже пятку свою свербючую.
Чуть, чую, но ни пальчиком шелохнуть не способная.
– Так оно верней будет…
– Отворяйте!
– А стояла на горе рябинушка-рябина… схоронила матка единственного сына…
