— Что с ним? — спросила разбуженная Лена, выглянувшая из своей комнаты в халате. — Помощь нужна?
— Нам бы его в чувства привести, помочь ему. Уж больно человек хороший.
— Я помогу, вот только оденусь.
Выглянула и Гера, я жестом дал ей понять, чтобы она возвращалась к себе и продолжала спать.
Пока Лена промывала Борису желудок в ванной комнате, я приготовил Борису постель в своей комнате на диване, поставил кипятиться воду.
— Получайте, Ефим Борисович, своего друга. Все в лучшем виде — промытый и чистый! — Лена привела на кухню и усадила возле окна закутанного в мужской махровый (дежурный) халат Бориса. Вид у него был взъерошенный и виноватый.
— Простите… Ничего не помню, как здесь оказался. Побеспокоил вас… — бормотал он, озираясь по сторонам.
Я объяснил ему со смехом, что сам привез его к себе домой.
Лена готовила напиток для нашего гостя — чай с медом. Принесла горсть черных таблеток — уголь.
— Вот, это все вам надо выпить, сразу почувствуете себя человеком, — сказала она заботливо.
— Да понятно, что сейчас выгляжу, как свинья, — вздохнул Борис.
— Ничего. Все уладится. Только вы уж больше не пейте. Как видите, ожидаемого результата водка…
— …коньяк, ром…
— …не принесли… — Я похлопал его по плечу. — Надо жить дальше. Ну и, конечно, искать вашу Нину. Вы же и сами не верите в то, что в записке.
— Не верю. В то, что писала ее Нина, верю, а то, что она бросила меня, находясь в твердой памяти и сознании, — нет. С ней что-то произошло.
— Сергей Валерьевич пропал. Примерно в то же время, что и Нина, — сказал я, понимая, что причиняю Борису боль. — Но так же, как и вы, я не допускаю, что их исчезновение связано с романтическими отношениями. Всем известно, насколько серьезен этот человек и как много сделал для того, чтобы подняться на самый верх. У него семья, жена, он работает в правительстве… Борис, вы взрослый человек и понимаете, что будь у него желание сделать Нину своей любовницей, он сделал бы это тайно, максимально тайно, и уж точно не стал бы сбегать с ней, как влюбившийся подросток. Они оба попали в какую-то историю. И здесь не обошлось без криминала. Дело в том, что в загородном доме Кузнецова обнаружили труп неизвестной молодой женщины.
— Я что-то такое припоминаю… Вы же еще сказали, что это не может быть Нина, — сказал Борис, обнимая ладонями кружку с медовым чаем.
— Мне кое-что рассказали, но главное — это действительно труп женщины, и ее до сих пор никто не опознал.
На самом деле мне было известно, что в доме Кузнецова, в спальне, вернувшаяся из Москвы жена обнаружила труп женщины с раной на голове. Голова была пробита, по предварительным сведениям, серебряным подсвечником, находящимся рядом с трупом. Женщина, опять же, судя по предварительному осмотру эксперта, была наркоманкой. Один из оперов утверждает, что знает ее как проститутку по кличке Сада. Знал я и то, что в доме, по словам свидетеля, проживала еще одна женщина, и что ее, вполне вероятно, убили, поскольку в той же комнате, где был обнаружен труп Сады, были найдены окровавленные простыни и некоторые предметы женского туалета, а также одежда, не принадлежащие убитой, — размер не совпадал. Я с нетерпением теперь ждал результатов экспертизы, чтобы понять главное — чьи это вещи, чья кровь на простынях.
При женщине не было ни телефона, ни бумажника. Если предположить, что в доме гостила Нина и что это ее кровь на простынях, то, возможно, ее убили. Или пытали. И что ее появление в Лопухине каким-то образом связано с убийством Сады. Главное, чтобы она была жива.
Но где сам Кузнецов? Какое отношение имеет Сада к нему, к его семье? Следов взлома в доме не обнаружено, хотя, по словам жены Вероники, в доме все перевернуто, многие вещи пропали. После горячего чая Борис почувствовал себя намного легче, его потянуло в сон, и мы с Леной уложили его в постель.
— Спасибо тебе, Леночка, ты просто спасла его.
— Пусть проспится. Но утром ему снова станет плохо… И не только физически. Не мое это, конечно, дело, но что с Ниной? Вам что-нибудь уже стало известно?
— Предполагаю, что она жива. Больше пока ничего сказать не могу.
— И то слава богу! — перекрестилась моя Лена. — Я пойду?
— Да, конечно. Иди, ложись.
Мне показалось или она сделала движение в мою сторону, словно желая поцеловать меня и пожелать спокойной ночи? Жест, свойственный замужним женщинам, привыкшим на ночь целовать своих близких? Надо было мне воспользоваться, что ли…
Я тоже лег, но сна не было. Не сильно разбирающийся в музыке, я тем не менее любил, когда звучала опера, мне было приятно слышать красивые голоса, музыку, было в этом что-то роскошное, не доступное многим. И я понимал, что это искусство призвано доставлять людям какое-то неслыханное удовольствие, до которого я лично еще не дорос. Но в моем окружении были настоящие любители оперного искусства, среди которых — мои клиенты.
И вот, мучаясь от бессонницы и проигрывая в голове одни и те же мысли и предположения, связанные с исчезновением Нины Бретт, я вдруг понял суть этой ее легкомысленной, на первый взгляд, записки. Если бы не истинная причина, заставившая Нину сбежать, то эта записка свидетельствовала бы о том, что она полная дура. Конечно, я не мог вот так запросто, грубо охарактеризовать ее Борису — не те у них отношения, не тот уровень общения. И поскольку Нина не была дурой, она была умной и организованной молодой женщиной, даже в какой-то мере карьеристкой, значит, она никак не могла поступить так, как она поступила, если верить записке. Но она так поступила. Знала, что рано или поздно об ее исчезновении станет известно и что ее карьере наступит конец. Но предпочла такой вот убийственный финал, выставила себя полной дурой, предательницей, подлым существом, и все это единственно ради одного — вызвать в Борисе ненависть. Жгучую. Сильнейшую. Зачем ей это? Я снова и снова кружился на одном и том же месте. Чтобы он страдал? Возможно. Да, конечно. А теперь рассмотрим другой вариант, совсем другой. Но при котором Борис будет тоже страдать, но сильнее, что разорвет ему сердце! Что это может быть?
Только смерть Нины. Невозможность снова увидеть ее, услышать ее голос. Он, кажется, обронил тогда, что готов уже сейчас простить ее за все. Главное, чтобы она была жива.
Получается, что Нина знала, что идет на смерть. И за некоторое время до смерти решила превратить свой уход в фарс, одеть свою смерть в легкомысленные платья любовного увлечения. И все это ради любви к Борису.
Вот к какому выводу я пришел, когда за моим окном небо начало розоветь в предрассветных сумерках.
Борис похрапывал, забывшись сном. Бедный. Он проснется, и беда обрушится на него с новой силой.
Любовь Нины к Борису я как бы для себя доказал. А вот на что способен ради нее Борис?
Тот факт, что Нина была в своем загородном доме одна, хотя ее, может, кто-то и поджидал в машине, давало надежду, что она все еще жива.
