Но я улыбалась, несмотря на то, что мой голос снова пропал. Странное это было чувство, словно я откуда-то знала, что и на этот раз это явление временное, ведь с тех пор, как я сбежала из Ларина, мой голос вместе со мной боролся со стрессом, то исчезая, то возвращаясь вновь, как бы проверяя, настало ли время вернуться окончательно. И то, что он еще жив, что способен на многое, он доказал чистейшим звучанием каватины Нормы «Каста Дива» буквально час тому назад!
Перед воротами мы увидели две машины. Черный джип вызвал во мне животный страх.
— Черный джип… Они заметили нас, те люди из бункера, подземелья… — просипела я, хватаясь за руку Яна. — Анфиса, надо бежать…
Рядом с другой, серой машиной четко был виден черный силуэт человека с сигаретой — в воздухе чиркал, оставляя тающие оранжевые линии, огонек зажженной сигареты.
Мы собирались уже повернуть назад, броситься куда глаза глядят, подальше от дома Ольги Блюминой, как из черного джипа вышел человек и окликнул меня:
— Нина!
Я узнала бы этот голос, кажется, даже если бы к тому времени у меня уже перестало биться сердце. Особый тембр, особая мягкость, округлость.
— Боря!
Вспыхнули софитами фары обеих машин, и в пересечении пыльных снопов этого яркого после густой темноты света я оказалась в объятиях Бориса.
Рыдания разрывали мою грудь, я задыхалась от переполнявших меня чувств, я чувствовала, как Борис обнимает меня, прижимает к себе, чувствовала тепло его щек, губ.
— Слава богу, ты жива! — он разглядывал меня, а я — его. Как же он похудел, бедный. Сколько же страдания я ему принесла!
И тут я заметила еще одну знакомую мне фигуру. Мужчина стоял в стороне, наблюдая за нами. Быть не может, подумала я, неужели Сережа Кузнецов?!
— Нина… — услышала я наконец его голос. Он вышел из темноты, подошел ко мне и обнял меня, шепча в ухо «прости-прости-прости…».
В суматохе я успела заметить, как поздоровались мои мужчины с Яном, как искренне ему обрадовался Боря, как уважительно пожал ему руку Сергей, как Ян представил им Анфису, а Борис, с трудом оторвавшись от меня, подвел меня к невысокому человеку в свитере и джинсах, которого я видела впервые.
— Вот, милая, познакомься, это мой ангел-хранитель, человек, который искал тебя все это время, — Ефим Борисович Костров.
Я протянула человеку руку, он крепко пожал ее теплой сильной ладонью.
— Рад, очень рад… — Я чувствовала, что он сдерживает свою радость, что, вероятно, хочет сказать еще что-то, а, может, спросить, но пока не смеет, пытается сориентироваться, осознать, что происходит.
— А это Анфиса, она, можно сказать, спасла меня. — Последние слова я проговорила с трудом, мое горло было сдавлено подступившими рыданиями. Нервы совсем ни к черту!
— Это люди Кострова, — успел мне шепнуть Борис, кивая на мужчин, скромно стоящих возле серой машины.
У меня мелькнула совершенно безумная мысль: где вы все были часа два тому назад, когда мы были так близко от бункера?!
— Пойдемте все в дом! — взволнованная Анфиса, первая придя в себя, как-то быстро всех организовала, открыла дом, включила везде, где только можно было (во дворе, на крыльце, в доме), свет, и когда мы вошли туда, чайник уже шумел, вокруг стола появлялись стулья, табуреты.
Мужчины принесли корзинку, из которой человек, Ефим Борисович, которого Борис назвал своим ангелом-хранителем, принялся по-хозяйски доставать банки с консервами. Анфиса выложила на стол все, чем были богаты мы — хлеб, молоко, сыр, конфеты. Как-то так получилось, что за ужином никто не говорил о серьезных вещах, все словно приходили в себя. Мы с Борисом просто сидели в обнимку, получая наслаждение от того, что встретились, Ян задумчиво грыз печенье, глядя на всех нас, Анфиса говорила о пустяках с молодыми мужчинами, составляющими «свиту» Кострова, сам же Костров тоже о чем-то призадумался и бросал на меня короткие, осторожные взгляды, как человек, который увидел, наконец, человека, о котором до этого слышал уж слишком много.
После ужина Анфиса забрала с собой Виктора, Александра и Евгения — людей Кострова, к себе, чтобы устроить их на ночлег, и мы, оставшись в тесной компании людей близких (в том числе и частного детектива Кострова, который, по словам Бориса, был в курсе всех событий и на которого можно было положиться во всем), почти родных, остались за столом — обсудить создавшееся положение.
Я нервничала очень сильно — ведь мне предстояло рассказать Борису о том унижении, которому я была подвержена в ту страшную ночь в Ларине. Как он отреагирует? Как будет после этого ко мне относиться?
Анфиса перед самым уходом предусмотрительно согрела мне молока: «Положи туда масла, меда и пей, Каста Дива, елы-палы!..»
И вот, попивая теплое молоко, я шепотом, краснея и потея, пересказала уже в который раз всю свою историю. Объяснила, обращаясь к Борису, как случилось, что я оставила ему эту нелепую и страшную записку… Он слушал, потрясенный, время от времени закрывая лицо руками, и плакал. Сергей время от времени шептал «прости!».
Костров задавал вопросы, стараясь осветить все самые запутанные, непонятные места в моей истории, и тяжело вздохнул, когда я рассказала о том, как ударила Саду по голове канделябром.
Мой рассказ был только один раз прерван коротким и эмоциональным рассказом Сергея о том, что же случилось с ним после того, как мы с ним выпили шампанского в машине Веры.
В какой-то момент, когда я остановилась, чтобы перевести дыхание, чтобы отдохнуть, тем более что мне оставалось рассказать уже только о моей жизни в Синем Болоте, о его обитателях, Оле Блюминой, Юре Горохове, о бункере, наконец, Сергей вдруг сделал жест рукой, как бы призывая теперь выслушать его, и я поняла, что он только теперь созрел для того, чтобы рассказать всем его личную правду, поделиться своей личной драмой, если не трагедией!
— Я понимаю, Ефим Борисович, вы сейчас думаете о том, кому понадобилось сотворить такое с Ниной, ведь так? Не надо гадать, не надо искать ее врагов. Поверьте мне, все дело — во мне.
Борис, Ян, Костров повернули головы в его сторону.
— Да брось, Сережа… Если уж на то пошло, то мы все не уберегли ее! — воскликнул Ян, принимаясь нервно катать шарики из мягкого хлеба. — Что с того, что ты решил позвать ее на ужин, познакомить со своим другом… Откуда тебе было знать, чем все это закончится?
— Это я виноват, — сказал Борис, — я должен был остаться тогда с тобой, Нина, и тогда ничего бы не случилось.
— Говорите, — сказал Ефим Борисович Кузнецову. — Думаю, здесь дело серьезнее, чем мы думаем, я прав?
— Дело в том, что Сада, вернее, Кристина — моя сестра.
Только я не была удивлена. Я знала эту историю, была, что называется, в теме, и я помогала Сергею, как могла, поскольку он первый и единственный помог мне в свое время, в самом начале моей певческой карьеры. К тому же история-то была не оригинальная, хотя и драматичная — сестер не выбирают, как и родителей.
