Еще вчера я бы возмутилась — как можно думать о «магическом потенциале», когда ребенок при смерти? Еще вчера я дулась и обижалась на Ричарда: как можно не хотеть ребенка только потому, что не соблюдены какие-то там формальности? Еще вчера. Но теперь я на многие вещи смотрела по-другому. Поэтому лишь понимающе кивнула и спросила:
— Я могу его видеть?
Ричард с Феликсом переглянулись.
— Ирвин и я… мы… погрузили Рэма в состояние глубокого сна на несколько дней. Надо срастить сосуды, и лучше делать это в состоянии полного покоя.
Феликс говорил тихо, медленно, глядя мне прямо в глаза. Видимо, он использовал гипноз, чтобы полученная информация не привела к истерике. У него получилось, я была спокойна, потому что точно знала: с Рэмом все будет в порядке…
— А герцогиня? — спросила я Ричарда.
— Мы не смогли ничего поделать. Мы не знаем даже, жива она или нет. К тому же я не мог позволить себе задержаться — империю могли обвинить в том, что именно мы напали на герцогство. Прости, я не могу себе этого позволить.
— Понятно…
Его слова придавили меня, оставляя тоску и горечь.
— Прости, — опустил голову Ричард. — Я не всесилен.
Глава 18
Нас доставили во дворец, выдали по кувшину успокоительного, расселили по покоям, оставили одних.
Я переоделась, одежда пахла тем самым сладковатым запахом, что чуть не свел меня с ума. Легла. Закрыла глаза. В темноте вспыхнул белый огонь, бледное лицо Джулианы, испуганное — Луизы и невозмутимое, как у каменной статуи, — герцогини Борнмут. Зазвучали голоса:
— Ничего не выходит!
— Сюда бы мага воды… Жаль, что вы обе — воздух…
— А вы?
— Огонь… Слабенький совсем. И тот мне не подчиняется…
Мой собственный отчаянный шепот:
— Пожалуйста! Помоги мне, пожалуйста! Я не знаю, кто ты такой, я не знаю, что ты такое, но здесь больше некому мне помочь… Пожалуйста!
— Помогите! Пожалуйста… помогите!
Визг тормозов, полицейская сирена, огни «Скорой помощи», голоса… Лицо герцогини Рэймской, ее длинные, тонкие пальцы. Боль, которая отступает, Пашкин крик…
— Зачем вам такой мужчина?
Холодно… Серый туман становится голубым, затем темно-синим. Красиво. Кто-то берет меня за руку — я чувствую холод…
Пламя! Белое пламя лижет мне руку — больно… Горячо и нестерпимо больно. Сладковатый запах. Портрет, который написала Джулиана. Смуглая кожа, темные глаза и синий камень в перстне на руке…
— Ричард! — заорала я и проснулась.
Рядом никого не было. И я поняла, что не могу. Не могу оставаться одна. Не в этот вечер.
Встретились мы все в коридоре в одно и то же время. Я и мама, Наташа и Джулиана. Луиза и герцогиня Борнмут. Посмотрели друг на друга. И пошли ко мне в гостиную.
Наташа уселась возле камина и мрачно уставилась на огонь. На коленях бесформенной желтой кучкой лежало забытое вязание. Джулиана что-то рисовала углем в блокноте, с которым не расставалась, кажется, никогда.
— Может, напьемся? — предложила мама.
— Хотя бы успокоительных, — покачала головой беременная писательница. — Мне нельзя. Но очень, очень хочется…
— Значит, и нам нельзя. Из солидарности, — покачала головой я.
— Почему нет? — удивленно посмотрела на меня Наташа. — И я бы полглотка вина сделала. Какого-нибудь хорошего, красного.
— Жаль, что я в местных винах ничего не понимаю, — вздохнула я. — Можно было бы проконсультироваться у милорда Милфорда, но беспокоить его не хочется.
— Можно спросить у меня, — робко предложила Джулиана.
— В вас масса талантов, — улыбнулась ей мама.
— Именно так, — решительно кивнула знаток местных вин.
Я вызвала господина Хормса, который изо всех сил старался общаться исключительно с герцогиней Борнмут. Видимо, счел ее достойной. Я, как обычно, не обращала внимания на его пренебрежение, скрытое неискренним почтением. Просто распорядилась принести ужин, а Джулиана вступила с ним в увлекательнейшую для них двоих дискуссию по поводу винной карты.
— Сразу видно настоящую леди из Южной провинции! — с искренним восторгом поклонился Джулиане распорядитель и удалился.
Ну, наконец-то управителю хоть кто-то понравился!
Художница грустно улыбнулась:
— Иной раз я думаю, что излишние таланты для женщины — многие скорби. Хорошенькие дурочки живут и беззаботнее, и счастливее.
— Увы! — рассмеялась и Наташа. — Я тоже порой так думаю.
— Ой, девочки! Бросьте стенать. Молодые, красивые — счастье вас еще найдет. Главное — от него не отбиваться. — И маменька выразительно посмотрела на меня.
— Мама… — скривилась я.
Наконец нам доставили вино и закуску.
— Итак, теперь мы все будем обитать во дворце, пока его величество не посчитает, что угроза миновала, — объявила я.
— Мне надо предупредить дочь. Ей всего девять, — проговорила герцогиня как бы про себя, ни к кому особенно не обращаясь.
Я удивилась. Герцогиня всегда владела собой, демонстрировала изящность манер и осознанность действий. Видимо, случившееся выбило ее из колеи. Еще бы…
— Может, и ее перевезти в столицу? — предложила я.
— Благодарю вас, — склонила голову герцогиня, мгновенно взяв себя в руки после, казалось, минутной слабости, — я подумаю.
Первый бокал мы выпили, помянув несчастную Веронику. Я осушила его жадным глотком — сразу, до дна. Не чувствуя вкуса и слегка жалея о том, что это вино. А не что-нибудь покрепче. Наташа похвалила букет и перешла на сок. А мы продолжили.
— Луиза, — спросила я, — а что ты знаешь о молодом Троубридже?
— Достаточно, чтобы можно было с уверенностью сказать: никто и предположить не мог, что он может посмотреть в сторону прислуги.
— Слишком спесив и высокомерен, — кивнула я.
— Я бы не сказала, что слишком, — как-то скептически улыбнулась Луиза.
— Если сравнивать с некоторыми… Мальчик очень мил с окружающими и прост в общении, — пропела герцогиня, изящно обводя пальчиком край бокала.
— Если сравнивать с моим покойным мужем… Да мало ли еще с кем, — подтвердила ее слова Луиза. — Троубриджи не так спесивы. Но они несут свое имя гордо. Род очень расчетлив. Особенно в вопросах потомства.
— Уверена, — проговорила герцогиня, — что его мать ничего не знала об этой любовной истории.
Мы выпили, потом повторили. Потом еще. И я вдруг поняла, что отпускает.
— Не думала, что так бывает, — прошептала Джулиана.
