Мы с мамой переглянулись и присоединились к ней.
Что и говорить, Брэндон хорош! Настоящий принц. Особенно если сравнивать его с родственниками — подавляющим своей мощью отцом и мрачным, как смерть, Ричардом.
Вот он по-мальчишески задорно улыбается. У меня сложилось ощущение, что именно в этот момент он смотрел на Джулиану, задававшую ему какой-то вопрос.
Вот принц делает выпад шпагой — и на снимке видно, что он и силен, и изящен.
Вот он в группе своих сотоварищей проходит полосу препятствий. Все замызганные, вымотанные, но веселые.
Вот он танцует, читает, спорит. О чем-то задумался, что-то рассказывает, набивая чем-то картонный тубус. Наверное, готовится к запускам фейерверков, до которых сейчас, увы, никому нет дела.
— Он просто злится, считая, что он слабее и отца, и старшего брата, — тихо сказала мама. — Не сердись на него, девочка. Хотя… если у вас отношения…
И мама печально покачала головой.
Джулиана покраснела.
— Я глупа и смешна, — тихо проговорила она.
— Нет, — отрицательно покачала головой мама. — Ты не глупа и не смешна. И принц вполне мог увлечься тобой. Вопрос в том, будешь ли ты счастлива с ним. Позволят ли вам быть счастливыми…
— А давайте-ка отправимся обедать, — предложила я. И разговоров я подобных не люблю — все равно каждый решает все для себя сам. И место для таких бесед было выбрано неудачно. Ну действительно, где еще беседовать о чувствах к наследному принцу, как не в Императорском дворце? Особенно после того, как Фредерик так внимательно рассматривал не к месту разволновавшуюся Джулиану.
Я распорядилась насчет обеда. Напомнила, что его величество тоже нуждается в пище, и не всегда только в духовной. Велела, если он во дворце, обязательно его покормить. Если его нет, узнать у секретаря, покормят ли мужчин вовремя.
Затем мы отправились втроем к Наташе, решив проконтролировать процесс и ее питания.
Преодолев сопротивление писательницы, которая капризничала и требовала, чтобы ее оставили наедине с ее вдохновением, мы вытащили ее на обед. Чтобы не заставлять женщину наряжаться и дать ей возможность остаться в уютной пижаме, я распорядилась, чтобы обед подали в ее комнаты.
— А после обеда все идут гулять в дворцовый парк, — велела я.
— Но ответил людоед: «Нет!» — решительно отвечала Наташа. — Сегодня меня никто из удобной формы одежды не вытряхнет. А если попытается, то много-много интересного текста не получит!
Поскольку мне было исключительно любопытно, что наша талантливейшая напридумывала еще и появился ли в тексте кто-нибудь, похожий на императора Фредерика, то я малодушно сказала:
— Ладно.
И добавила решительно:
— Но завтра обязательно. И ужинаешь ты с нами!
* * *
Разошлись мы уже около полуночи — если так пойдет дальше, то у нас все будет написано вперед на несколько месяцев. Постановили, что журнал будет выходить по вторникам, а газета «Имперская правда» — по пятницам. А еще срочные номера… Тоже, получается, по вторникам?
Додумались до слогана для газеты. «Правда и ничего, кроме правды» — звучало замечательно.
Все. В состоянии зомбика я потащилась в свои покои, радуясь бесконечно тому, что у меня есть Оливия, которая не только помогла мне с утра собраться и одеться, но и озаботилась, чтобы мы пообедали и поужинали. Она же помогла мне раздеться. Потом душ — и я рухнула.
В скором времени я поняла, что мало устала. Заснуть я не могла. К этому примешивалось мерзкое самочувствие и ледяные конечности, которые, как я ни крутилась под одеялом, согреть не получалось.
И шерстяные носки вместе с волшебным саквояжем, в котором могло появиться все, что ты представишь, остались в нашем с Ричардом городском доме.
Я всхлипнула от острой жалости к себе. И тут раздался родной голос Ричарда. Ворчливый.
— И вот что тебе не спится?
— Ты пришел, — прошептала я.
— Часа на три-четыре, — теперь в голосе появилась насмешка. — Дай полотенце, я в душ.
Поднялась, дала ему все что требовалось.
— Я сейчас, — сказал Ричард.
От него веяло усталостью. Каким-то остервенением. Мне показалось даже, что от его одежды пахло кровью.
Вернулся он быстро, расчесывая по пути волосы, чтобы высохли.
— Я очень хотел забросить вчера все дела. Я чувствовал, как ты ворочаешься, думаешь и не можешь заснуть. По большому счету, — Ричард нежно меня поцеловал, — тебя сейчас не стоило оставлять одну. Но…
— Ничего. — Я прижалась к нему.
— Ты дрожишь? Заболела?
— Нет. Никак не могу согреться. И заснуть.
— Иди ко мне, я тебя согрею.
И через мгновение, прижав мои ледяные руки и ноги к себе, добавил:
— Ледышка. Жуткая ледышка.
— Зато ты — горячий. — Глаза стали закрываться у меня сами собой.
Я чувствовала, как он улыбается. Потом его руки стали меня поглаживать.
— Только никаких поползновений, — честно предупредила я.
Он тихонько рассмеялся, уткнувшись носом в мою макушку.
— А целоваться можно?
— Спать. Просто спать, — широко зевнула я.
— Слушаюсь, — вроде бы согласился он, но заворочался и спросил: — Ника, мне доложили, что ты просила обезболивающие у Ирвина. Что-то серьезное — и ты решила скрыть это от меня?
— Нет.
— Тогда — что?
Я скривилась:
— У меня женские недомогания, мне больно, я ненавижу весь мир. Не могу согреться. Достаточно?
— Меня ты тоже ненавидишь?
— Тебя в первую очередь, — согласно кивнула я.
— А меня-то за что?
— Поясняю. У меня женские недомогания, — повторила я.
Через какое-то время я поняла, что ничего не происходит. Я по-прежнему лежала спиной к Ричарду, а он… Почему-то только сопел. Обиженно. Таких звуков в исполнении командующего Тигверда мне еще слышать не приходилось, поэтому стало дико интересно: а что, собственно, происходит?
Я развернулась к нему. И вопросительно посмотрела. А потом еще и спросила:
— И что?
— Я был уверен… Я был просто уверен. Раз я пошел на поводу у твоих желаний. И… почему?
И он требовательно уставился мне в глаза.
Я погладила его по щеке.
— Колючий, — улыбнулась я. — И пыхтишь, как еж.
— Кто? — как-то не оценил перевода темы Ричард.
— Могучий, боевой и очень непонятный. Еж.
Ричард закрыл глаза. Обнял меня, прижал к себе, словно боялся, что я убегу и забаррикадируюсь. Прижался щекой к моему виску и тихо проговорил:
