Петр начал горячиться.
— В чем же наша вина? — спросил он. — Ладно, я уж не говорю про себя, а тебя-то за что?.. За плохие отношения с воеводой?
— Кто тебе такое сказал? — удивился Федор.
— Маманя — кто ж еще? — ответил сын.
Федор усмехнулся.
— Не за то я тут сижу, сынок, — сказал он.
— Не за то? Тогда за что ж?.. — не понял Петр.
Отец не сразу ответил, ища подходящие слова, чтобы не испугать сына, но ничего путного у него не вышло.
— В Москву, сынок, меня скоро повезут, — наконец произнес Федор.
— Зачем? — поразился Петр.
— Царским судом судить будут… — невесело проговорил отец.
— Как?.. — испуганно поглядел на него Петр.
— Старые грешки мои припомнили, вот и… — Федор Опарин тяжело вздохнул и посмотрел на сына. — Скажи, ты случаем никому не говорил, что я у Разина в подчиненных был? — неожиданно спросил он его.
Петр в отчаянии.
— Ты что, бать! — воскликнул он. — Разве я мог это сделать?.. Я скорее язык себе отрежу…
— А Тимоха?.. Он-то ведь тоже знал…
— И тот не мог проболтаться, — уверенно заявил сын.
— Может, где хвастанули перед дружками? — продолжал допытываться Федор. — Ты вот нынче пьянствуешь, а у пьяного язык хуже помела. Как мне тебе верить?..
Эти слова задели Петра за живое.
— Упрекаешь? — насупил он брови.
Федор усмехнулся.
— Дурака упрекать, что со свиньей по душам говорить, — произнес он. — Ладно, чего уж тут думать. Если случилось, так случилось. Буду перед царем и Богом ответ держать. Вдруг кто из них и простит…
Глава восьмая
ОГНЕННЫЕ ВЕТРЫ
1
Беда приближалась… Чуя это, Толбузин усилил действия разведки. Теперь Улуя и его людей редко кто видел в Албазине. Бывало, собравшись в стаю, разведчики тихо уходили на заре за реку или же, оседлав коней, гуськом устремлялись таежными тропами в сторону Зеи-реки, где в последнее время скопилось множество маньчжурских боевых дружин. Возвращались они обычно с плохими новостями. Чаще всего говорили о том, что маньчжуры все ближе и ближе подступают к границе и, не ровен час, они скоро появятся у стен Албазина.
— Надо укрытия строить, — как-то призвав к себе десятников, произнес Толбузин. — Начнись война, народу в поселении немало соберется.
В тот же день все мужское население Албазина отправилось на работы. Одни ушли в тайгу лес рубить, другие долбили мерзлую землю и рыли ямы под укрытия, третьи обшивали стены будущих землянок бревнами и строили скаты. Позвали на помощь и слободских, которые безропотно последовали призыву. Знали, что только здесь они могли укрыться от маньчжурских стрел.
Зима, мороз лютый, а с людей пот катит.
— Быстрее' — звучали голоса десятников. — Не стоять!.. Эй, там — кончай перекур! Сейчас каждая минута дорога…
Тяжело ступая по глубокому снегу, лошади тащили из лесу груженные бревнами сани.
— Пошел! Пошел!.. Давай-давай, милая! — махали кнутами слободские мужики.
Кажется, весь мир в трудах. От работ освобождены только караульные и те, кому подошла очередь идти в дозор. Лишь Федор Опарин со своим старшим сыном по-прежнему томились в темнице.
— Эй, сторожевой! — прозвучал из глубокой холодной ямы простуженный голос Федора. — Ты хоть скажи, чего там делается? Отчего народ суетится вокруг?
— Прикопы они строят, — ответил тот. — Скоро весь уезд здесь соберется.
— Неужели война? — с тревогой в голосе промолвил старый казак.
— Кто его знает! Говорят, что будет…
Федор смачно выругался.
— Вот, люди к войне готовятся, а мы тут сиди!.. Давай, зови воеводу! Хочу с ним поговорить… — заключил он.
— Не велено, — ответил караульный.
— Погоди у меня! — погрозил он кулаком стоящему над его головой казаку. — Вот выберусь отсюда — чучело из тебя сделаю! Будешь ты в моем огороде ворон пугать. Так и знай!..
— Ладно, Федор, уймись! — прозвучало в ответ. — Я ведь подневольный человек. Что скажут, то и делаю.
Федор схватился за голову.
— И-их! — застонал он. — Слыхал, Петруха, как со мной, старым казаком, разговаривают? Неужели я этого заслужил?.. Говорю тебе, зови воеводу! — вновь обратился он с требованием к стоящему наверху казаку.
В ответ все то же:
— Не положено!..
— Хоть жену мою позови, или и этого нельзя? — шумел Федор.
— Зачем тебе она? Сидишь в яме — вот и сиди, а сторонним нечего тут делать, — отвечал казак.
— Ты пойми, дурья башка, нам с ней никогда не свидеться. Я должен ей кое-какие приказы дать… Чего ты, ей-богу, молчишь?.. — не услышав ответа, спросил его Федор. — Эх, ты, зверюга! Откуда ты такой взялся-то?
— Нерчинские мы… — подкуривая цигарку, произнес вдруг охранник.
— Недавно прибыл?
— Да.
— Оно и видно, что не наш, — вздохнул Федор. — Наш бы послушал меня…
Дальше вести разговоры не имело смысла.
— Тогда хоть табачку нам дай. Свой-то еще утром кончился, — попросил караульного Федор Петрович.
— Это можно… — сказал караульный. — Я вам сейчас кисет спущу, только весь табак не забирайте. Мне ведь еще долго на морозе топтаться. Как я тогда без табака? Он ведь и голодный желудок обманет, и душу согреет…
Все же Федору удалось переговорить с воеводой, но случилось это на следующий день, когда охранять Опариных выпало Карпу Олексину. Тот и привел к нему Толбузина.
— Чего хотел-то? — склонившись над лазом, спросил Федора воевода. — Да говори поскорей, а то ведь у меня дел невпроворот.
— Здорово, Ляксей Ларионыч! — поднявшись в рост, начал с приветствия старший Опарин. После долгих дней сидения в норе он так ослаб, что едва держался на ногах.
— Здорово-здорово… — буркнул Толбузин.
— Я слыхал, маньчжуры хотят с Албазином воевать, — сказал Федор. — Так ты б выпустил нас — чего нам здесь попусту томиться? Лишними тебе будут два клинка? Ну, не молчи!..
Толбузин покачал головой.
— Нет, Федор Петров, тебя я не могу отпустить, так как ты для нас являешься государственным преступником, — заявил он. — Вот как только чуть освободимся, я тебя в Москву отправлю.
Федор в отчаянии.
— Да нельзя мне сейчас в Москву! — прозвучал его хриплый голос. — Нельзя, понимаешь? У меня ведь тут целая армия. Кто их защищать-то будет? Вот одолеем маньчжур — тогда и вези меня, куда хочешь…
