— Ой, братцы, не дожить нам ноне до вечера!.. — паниковал кто-то из необстрелянных казаков. — Такое начнется!
— Цыц! — прозвучал голос Черниговского. — Еще раз услышу — зашибу.
3
В эту минуту каждый казак и вообще все вставшие грудью против врага понимали, что отступать им некуда, а поэтому они должны стоять до конца. Об этом поведал им и Гермоген, поднявшись на крепостной вал. Старый, немощный, с образом Богородицы на груди, который он надевал в исключительных случаях.
— Православные! — торжественно произнес священнослужитель, стараясь перебороть свою немощь. — Не оскудеет в вас вера в Господа нашего! Дерзайте, и он возблагодарит вас за ваше мужество. Помните: уходить нам с этой земли некуда, разве что в могилу. Бейтесь храбро, а я буду молиться за вас. Сбежите — спасете тело, но погубите душу. Помните мои слова! Ну, с Богом, братья мои и сестры!
С такими словами он принял из рук молодого монашка икону Божьей Матери и поднял ее над головой. Руки Гермогена дрожали от усилий, но корявые древние пальцы мертво вцепились в оклад, не давая иконе выпасть из рук.
— Матерь Божья! Помоги своим сынам выдержать все испытания! Укрепи их дух и веру в Господа нашего! — стараясь пересилить удары маньчжурских барабанов, провозгласил он.
Слова дошли до сердец осажденных.
— Не посрамим Русь-матушку! Смерть иноземным захватчикам! — неслось со всех сторон.
— Пли! — скомандовал полковник. — Эй, вы там! Поддай огня! — велел он пушкарям. Тут же заговорила крепко потрепанная врагом крепостная артиллерия. Ядра, пронзив рассветную муть, с грозным шипением устремились навстречу врагу. Раздались взрывы.
— Молодцы наши пушкари! — обрадовались казаки, видя, как дрогнул маньчжурский строй. — Поддай еще!
Тут же новые мощные взрывы потрясли округу.
— Еще немного, и они сбегут, — отметил Никифор. — Каково? — повернул он голову к воеводе, стоящему рядом с ним на крепостном валу.
Нет! Переступив через обезображенные тела однополчан, азиаты снова шли в наступление.
— Пли! — закричал Бейтон.
Падали, падали враги, но на их место вставали другие.
— Вот чертовы тараканы! Их бьют-бьют, а они все равно лезут! — удивились казаки.
— Знать, надо еще поддать огоньку, — сказал кто-то. — Эй, пушкари! Заряжай!
— Ядра на исходе, — прозвучало в ответ с северной стороны. — Пальбы тоже осталось с гулькин нос.
— Все равно вдарьте! Вон как эти дьяволы прут.
— Пли! — уже срывающимся голосом закричал Бейтон.
— Слушайте, их же там тьма-тьмущая! — испуганно воскликнул молоденький казак Андрейка Ледяев.
— Ага. Давай, выложи-ка, почем это выйдет на нашего брата, — сказал ему пристроившийся у соседнего боя Петр.
— Так ведь и не сосчитать!.. — услышал он в ответ.
— Тогда лежи и не вякай… — усмехнулся десятник. — Лучше заряди-ка ружьишко и жди новой команды.
Повинуясь приказу старшего, Андрейка тут же насыпал из рожка в ствол пороха, вложил пулю, после чего потуже загнал шомполом пыж.
— Пли! — стараясь перекричать тяжелый грохот боевых барабанов, скомандовал Бейтон.
Падали сраженные пулями маньчжуры, но на их место, как и прежде, вставали новые воины.
— Господи! Покарай ты их! — не выдержал кто-то из казаков.
Не дойдя совсем чуть-чуть до крепостного вала, неприятельский строй вдруг расступился, пропустив вперед ратников с штурмовыми лестницами.
— В самый раз вдарить! — воскликнул воевода. Лицо пылало от возбуждения, а в глазах блестела нескрываемая ярость. — Давай, полковник, командуй. Пусть грянут из всех ружей! Нельзя пустить врага к стенам.
— Рано, Ляксей Ларионыч, — послышалось в ответ. — Пускай злодеи ближе подойдут. Говорю, свинец и зелье надо беречь…
Воевода нервно дернул усом.
— Немец и есть немец, — в который уже раз упрекнул он полковника. — Видал я жадин, но таких, как ты, не припомню.
На этот раз полковник не ответил ему. Надо было внимательно следить за действиями противника, наперед угадывая его намерения.
— Теперь можно и ударить, — когда маньчжуры почти вплотную подошли к стене, сказал Бейтон. — Заряжай! Готовься! Пли! — скомандовал он.
Попав под плотный огонь русских, маньчжуры заметались. Лантань тут же решил поддержать их артиллерией, но вдруг одно из неприятельских ядер разорвалось рядом с Толбузиным.
— Ляксея Ларионыча убило! — закричал кто-то.
Тут же на стену примчались бабы и стали колдовать над истекающим кровью воеводой.
— Что с ним? — спрашивали снизу люди.
— Ногу оторвало!
— Жив ли?
— Пока вроде жив…
— Все по местам! — рявкнул на собравшихся вокруг раненого Бейтон. — Не время сопли распускать. — Пли! — снова прозвучала его команда.
Несколько дружных залпов албазинцев поломали ряды наступающих, после чего потеряли управление штурмовыми колоннами. Введенные в бой резервы только усилили сумятицу. Подобный разброд не скрылся от взора Бейтона, и он велел казакам сделать вылазку.
— Давай, открывай ворота! — приказал он стоящим у нижнего боя казакам. — Вперед, братушки! Всыпьте окаянным по первое число!..
Внезапный дерзкий удар вызвал панику в маньчжурских рядах, и те начали в беспорядке отступать. Казаки, пешие, конные, с улюлюканьем гнались за ними, наводя на беглецов ужас.
— Эй, казачки! Пришел и наш черед! — пустив своего вороно-чалого в галоп, дерзко закричал Федор скакавшим с ним вперегонки товарищам. Конь фыркал, ярился. Почуял, бестия, запах крови. — Ату их! Ату! — поднял он высоко над головой саблю. Взмах — и толстый неуклюжий маньчжур, гремя доспехами, тяжело упал на землю. — Давай-давай, братцы, подожми! — попытался раззадорить казаков Опарин. — Уйдут же за стены — не достанем.
— Не уйдут! Гуляй, ребята! — шумели на скаку казаки, ловко орудуя саблями. Падали один за другим враги, поливая землю алой кровью.
Гудела земля под копытами коней, стонала.
— Давай-давай! Бей злодеев!
Так они и гнали врага через все поле. Ворвавшись в маньчжурский лагерь, албазинцы подожгли его, захватили две пушки, после чего отошли за стены.
Глава тринадцатая
ПОСЛЕДНЯЯ СХВАТКА
1
Для Лантаня такой оборот событий стал полной неожиданностью.
— Позор! — кричал он на своих полководцев. — Где это видано, чтобы жалкая горстка варваров расправилась с прославленным императорским войском? Трусы! Я велю вам всем головы отрубить, а потом их пошлю в подарок женам!..
Всех начальников наказывать он не стал, а казнил лишь четверых из них, которые, рассудил Лантань, больше всех провинились в случившемся.
