— Говорит, услышал крик и побежал на помощь. Сейчас в казенной избе лежит, мучается от боли.
— Вон оно, значит, как! Я ненароком подумал, он к бабе какой сбежал, — виновато произнес казак.
— Какая еще баба! — поморщился парень. — Он за дикими яблочками ходил. Они сейчас подмерзли, стали вкусные. Для Маняшки решил собрать, порадовать ее.
— В смысле? — не понял отец.
— У них любовь, — удивил его сын.
— Ишь как!.. — машинально произнес Федор. — Ты подожди немного — я сейчас… Сейчас, сынок, — сказал он Петру и, сунув тому в руки емкость с лучиной, исчез в темноте. Он должен был немедленно возвращаться домой, успокоить Наталью, а иначе, думал Федор, она умрет от горя…
2
Беда пришла в дом Опариных… Как там Тимоха? Жив ли? Если жив, то каково ему в плену?
Впрочем, проблемы охватили весь Албазин. Здесь каждый человек в цене, и если с кем случалась беда, то она становилась общей. Прошлым летом, к примеру, померла у Тимофея Кафтанова дочка, после того как у нее случился выкидыш, так тоже всем миром горевали, и даже забыли, что дитя у Нюрки не от законного мужа. Так вот и здесь…
«Эх, сынок, сынок… Не уберег я тебя. Ведь я в тот день за дозоры отвечал. Выходит, и прозевал маньчжура…» — не находил себе места Федор.
— Азиаты иногда говорят — резать курицу, чтобы напугать обезьяну, — как-то в разговоре с Опариным напомнил ему старую китайскую пословицу Черниговский. — Маньчжуры хотят, чтобы мы ушли с Амура — вот и решили попугать нас, но на деле только разозлили. Теперь им пощады не будет! — безжалостно добавил казак.
— Э, Никифор, сейчас настали другие времена. Это при твоем правлении мы могли воевать с маньчжурами, а теперь — не смей! Новый приказчик, видишь, какую политику ведет? Не трогать азиатов — и все тут! А если за нами правда? Вот сейчас мне что делать? Просил я Вишнякова дать мне людей — мол, хочу к маньчжурам идти, сына искать… Так отказал, пес проклятый, и мне не велел отлучаться из Албазина, плетьми грозил! — сказал Федор.
— Ну и?.. — спросил Никифор.
— Я? Плевал я на толстую морду Вишнякова! Людей не дает — ладно, тогда один пойду, но сына все равно отыщу, — Федор махнул рукой.
Черниговский покачал головой.
— Пропадешь ведь ни за грош, ни за копейку, — сказал казак.
— Пусть! Неужели я буду сидеть и ждать у моря погоды, когда мой родной сын на чужой стороне мается? — нервно двинул желваками Опарин.
Никифор согласно кивнул головой, подумал и произнес:
— Я бы тоже с тобой пошел, но ведь не оставишь дела. Казаки все ко мне идут, не к Вишнякову… Ты возьми-ка моего сподручника…
— Ты про Игнашку? — спросил старшина.
— Про него… Парень толковый, не подведет. Если чего, то грудью тебя прикроет. Кремень-казак, побольше надо таких мужиков.
— Что ж, спасибо, атаманушка, — поблагодарил его Федор. — Вдвоем и впрямь веселее будет. Тогда ты ему накажи собираться. Завтра выступим, а то сало по реке пойдет — ледостава придется ждать. Время постепенно уходит…
…Ночью выпал снег. Белый-белый, прямо ангельское крыло. Проснувшись ни свет ни заря, Федор начал собираться в дорогу. На душе казака кошки скребли. Выпив кружку кислого молока с хлебом, он, стараясь не скрипеть половицами, вышел во двор, накормить Киргиза. Слышит, а у ворот кони чьи-то храпят, землю стылую копытами бьют. Открыл калитку — ничего себе, да это ж его старые товарищи: Гридя Бык, Иван Шишка по прозвищу Конокрад, Семен Онтонов, Карп Олексин, Фома Волк, Григорий и Леонтий Романовские…
— Куда вы собрались? — негромко, чтобы, не дай бог, не разбудить домашних, спросил Опарин. Увидев подъехавшего на коне Игнашку Рогозу, он все понял. «Вот хитрый! — усмехнулся мужчина. — Я же его одного позвал, а он… Быть нам всем битыми новым приказчиком. Да и бог с ним! Христос терпел — нам велел…» Вот только Петр не простит ему, что с собой не взял, но ведь иначе нельзя! Кто-то из мужиков обязательно должен оставаться в доме. Разве женщины сами себя защищат?
На душе у Федора стало веселее. Жаль только, ни он, ни его товарищи не знали языка чужаков, а каково без этого на чужбине? Тут бы Егорша Комар пригодился, но ведь и его маньчжуры увели в плен. Как теперь войску без переводчика? Правда, говорят, к здешней обители какой-то беглый азиат прибился, который потихоньку и осваивает чужую речь. Вот он будет теперь вместо переводчика.
Этого молодого и тщедушного на вид азиата сразу полюбили в монастыре. Послушный, работящий. Жаль, не мог ничего толком о себе рассказать, так как не знал русского языка. Поняли только, что он бежал от маньчжуров не от хорошей жизни. На преступника, на вора он не походил, поэтому решили — не от праведного суда он спасался, а от чьего-то злого умысла. Когда тот немного залепетал по-русски, тогда все и прояснилось.
Ян Лун, а так звали азиата, был сыном придворного лакея. Когда ему исполнилось пять лет, отцы-иезуиты, слывшие образованными людьми, уговорили его отца отдать им малыша на воспитание. До шестнадцати лет Ян Лун воспитывался в латинской коллегии при католической миссии. Он не любит вспоминать эти годы, ведь все воспитание сводилось к намеренному послушанию. Их унижали, оскорбляли, даже порой били и заставляли шпионить друг за другом. Одно хорошо — он выучился нескольким языкам и математике, стал неплохо разбираться в политике, истории, географии, тогда как многие его сверстники даже не могли написать свое имя на бумаге.
После окончания коллегии отцы-иезуиты сначала хотели постричь молодого парня в монахи, а потом вдруг переменили свое решение и пристроили его мелким чиновником в императорскую канцелярию, где молодой человек должен был слушать разговоры маньчжурских сановников и передавать их своим покровителям. Впрочем, Ян Луну, как человеку честному и совестливому, роль шпиона плохо подходила. Немного помучившись, он ушел из дворца и устроился школьным учителем. Тогда-то азиат и познакомился с людьми из тайного антиманьчжурского общества «Саньхэхуэй», которые на многое открыли ему глаза.
Впрочем, Ян Лун и сам чувствовал всю несправедливость правления маньчжуров. За тридцать лет правления они смогли настроить против себя большинство населения страны. Народ беднел, в то время как маньчжурские дома богатели прямо на глазах. Непомерные налоги, взятки, несправедливые законы, постоянные унижения превратили жизнь простых людей Поднебесной в ад. За малейшую провинность человека могли не только подвергнуть телесному наказанию или посадить в тюрьму, но без суда и следствия отрубить ему голову, а то и вырезать сердце, бросив на съедение бродячим псам. Вот именно поэтому в разных уголках Поднебесной стали возникать тайные общества и братства, собиравшихся изгнать завоевателей с родной земли. Самыми известными среди них стали «Саньхэхуэй», «Галаохуэй» и «Байляньцзяо». Людей из этих тайных обществ маньчжуры выслеживали, жестоко пытали, а затем убивали.
Дошла очередь и до Ян Луна, к тому времени ставшего одним из руководителей опасной для правителей организации. Ночью в его ветхую лачугу, заблудившуюся среди острых запахов пищи в одном из бедных кварталов Пекина, ворвались вооруженные люди. Перевернув все вверх дном и не найдя ни крамольных бумаг, ни самого учителя, они подожгли дом. В это время Ян Лун находился на собрании тайного общества в буддийском монастыре, и только данное обстоятельство спасло его.
