На сырную седмицу, аккурат за пару дней до Великого поста, в Албазин пожаловали гости — посланники военного губернатора. Их в крепости никто не ждал, поэтому казаки сильно удивились, увидев, как по уже не столь крепкому и поплывшему во многих местах весеннему льду в сторону русского берега направляется конный поезд. Их было человек десять ездоков, а при путниках еще санный возок и верблюд с вьюками на горбу.
— Стой! Чего надо-то? — закричал с подзорной башни ступившим на берег гостям караульный.
— Атаман! Зови атамана!.. Гость пришел, привез подарок… — отвечали ему.
Кликнули Черниговского.
— Я теперь тут не начальник, ничего не решаю, — сказал Никифор. — Зовите Вишнякова — он в прошлом году у меня Албазин принял.
Казаки не сдавались.
— Разве он атаман? Всего лишь приказчик, а за войско только ты и отвечаешь.
Пришлось звать Семена. Тот нехотя поплелся на берег встречать гостей. Небольшого росточка, гладкий как яичко, с вечно заспанными глазами, мужчина по-прежнему не пользовался уважением у казаков. Наслышанный об их буйном нраве, он боялся слова при них лишнего сказать — а вдруг забьют? Делами занимался мало — только жалобы Шульгину в Нерчинск писал. Тот несколько раз приезжал в Албазин, стращал непокорных казаков, даже обещал царю на них жаловаться, но все оставалось по-прежнему. Казаки не слушались приказчика, по всякому поводу, как прежде, обращаясь к Черниговскому. За ним и шли…
Гости из-за Амура привезли с собой богатые дары: китайскую бумагу, атлас, парчу, фарфор, хрустальные горшки, зеленый чай, жемчуг и золотые украшения. Узнав, что пожаловали они с единственной целью — для обсуждения пограничных дел, Вишняков растерялся.
— Братцы, как мне поступить? — спросил он казаков. — Я же не вправе решать державные вопросы.
Те ему отвечали:
— Послушай басурман, а там уже вместе решим. Надо — царю отпишем, а не надо — на Бога спишем…
Гостям отвели место за крепостной стеной, где они разбили свой лагерь: раскинули сшитые из воловьих шкур шатры и устроили небольшой навес для животных. Вечером в честь гостей в приказной избе накрыли стол. По правилам масленичной недели, когда по православным законам уже не положено было есть мясную пищу, на стол выставили блины со сметаной, сыр, творог, яйца и недавно пойманную рыбу. Жены принесли полный таз пирогов с капустой и вареники с брусникой. Присутствовал, конечно, ядреный мед, лившийся в этот вечер рекой, так что гостей пришлось выносить из избы на руках. Утром же они не могли проснуться, поэтому спали до обеда.
— Проклятые варвары! Чем они нас вчера напоили? — открыв глаза и хватаясь за больную голову, застонал Цуй Чи — грузный маньчжур с круглой, словно шар, головой, главный среди послов. Русским он представился как сподручник военного губернатора, а на самом же деле это был верный человек визиря Палаты наказаний Лань Ма. Именно ему сановник обычно доверял самые важные и трудные дела. Еще не старого и полного сил Цуй Чи не страшили дальние расстояния. Он вообще ничего не боялся, но казацкий мед запомнит надолго…
Сейчас мужчине предстояло сделать, казалось, невозможное: требовалось найти в чужой земле человека, в поимке которого был заинтересован сам император Кан-си, и не просто найти, но и тайно переправить его в Пекин. В крайнем случае — умертвить злодея, если, конечно, не останется иного выхода. В помощь Цуй Чи дали двух опытных людей из тайного дворцового ведомства. Миссию засекретили, и, за исключением их троих и специального посланника Палаты иноземных дел старика Хуан Мина, никого из сопровождавших мужчин людей не посвятили в суть дела. Знали только, что они едут обсудить с русскими некоторые пограничные вопросы, а во избежание лишних подозрений даже составили специальную грамоту, подписанную военным губернатором. Бумага гласила: он, дзяньдзюнь, обеспокоен стягиванием русских к границам империи, и просит немедленно отказаться от этого. В противном случае-де и они, маньчжуры, начнут ставить свои гарнизоны вдоль Амура.
Такую грамоту послы вручили Семену Вишнякову в первый день переговоров, которые решили проводить в сборной избе, так как в ней имелось больше места, чем в приказной. Написали ее на двух языках — латинском и официальном пекинском — гуаньхуа. Его никто в Албазине знать не знал, а просить перевести написанное чужеземцев казаки не решились. Нельзя было демонстрировать маньчжурам свою беспомощность, а заодно и невежество. Короче говоря, без вмешательства Черниговского мог выйти настоящий конфуз.
— Нам нужно время для изучения данного письма, — пришел он на помощь серьезно растерявшемуся приказчику. — Когда подготовимся — тут же вам сообщим. Сейчас отдыхайте. Эй, казак! — позвал Черниговский стоявшего на страже у дверей Мишку Ворона. — Давайте, свозите с ребятами наших гостей в монастырь. Пусть попьют с монахами чайку, а то, может, те и бражкой их угостят.
— Слушаюсь, дядька Никифор! — тут же откликнулся молодой казак. — Хотя можно попробовать и на медведя их взять… Я слыхал, Ефим-то наш медведя под колодой отыскал, а завтра в тайгу за ним собрался…
— Мда… Верига — знатный берложник, — задумался Никифор. — Только рисковать гостями мы не станем. Вдруг косолапый их убьет? Тут же в Пекине решат, что мы нарочно. Лучше побережем азиатов.
Эх, знать бы Никифору, с кем он имеет дело, а то ведь, не ведая того, сам пустил волков в овчарню. Бедный Ян Лун! Он думал, у русских будет в безопасности, а тут… Нет, не зря императора называют длинноруким.
Однако пока ничего не омрачало жизнь беглеца. Даже когда он увидел маньчжурских посланников, прибывших в монастырь в сопровождении казаков, не очень-то испугался. Особенно узнав, что это всего лишь сторонние люди, которых интересуют исключительно пограничные дела.
Другое дело — Цуй Чи. Среди встречавших их монахов он вдруг заметил молодого человека азиатской наружности, одетого в традиционный халат, и несказанно обрадовался. Вдруг это именно тот, кого они ищут? Тут еще ему невольно помог старец.
— Чего переводчик такой бестолковый? Неужели в вашем отечестве не нашлось другого? — поморщился он, когда в беседе за обеденным столом, накрытом в честь нежданных гостей в его келье, маленький желтолицый азиат, переводивший речи мужчин, несколько раз не смог донести до маньчжур мысль. — Приведите сюда нашего Ваньку! — распорядился он.
Когда в дверях появился Ян Лу, Цуй Чи велел своему переводчику осторожно спросить старика, кто этот молодой мужчина, давно ли живет в монастыре. Старец, не чувствуя в словах гостя скрытого умысла, ответил, что тот появился у них недавно, но уже успел удивить всех не только своим прилежанием, но еще и знанием великого множества языков. Эти слова еще больше утвердили Цуй Чи в его несказанном везении. Азиат имел представление о воспитании беглого преступника в папской коллегии, где ее питомцев учили языкам.
— Не говорил ли человек, откуда он родом? — чтобы отбросить последние сомнения, снова обращается Цуй Чи к старцу.
— Мы его сейчас самого и спросим, — произнес Гермоген. — Вань, поди-ка сюда!.. Тут вот интересуются, откуда ты родом… — добавил старец.
