— Да уж, слыхали, — ответили ему.
2
О Нерчинском приказчике, боярском сыне Павле Шульгине, присланном в 1673 году из Тобольска на смену бывшему здешнему голове Даниле Аршинскому, уже давно ходила недобрая слава, так как несправедливостью, взяточничеством и жестокостью он превзошел всех своих предшественников. Вместе с тем Шульгину никто не мог отказать в энергии и деловом чутье. Он первый разгромил забайкальских монголов — табунутов, не желавших признавать русского царя, построил Еравинское поселение, далеко на восток, аж по реке Аргуни распространил границы русского влияния. При Павле нашли прямой путь из Иркутского поселения по Селенге и Уде на Плотбище, названное впоследствии Читой, и открыли Нерчинские серебряные рудники. При Шульгине началась регулярная доставка хлеба из Енисейского воеводства в даурские поселения. Кроме всего прочего, он сумел подчинить себе вольнолюбивое и непокорное Албазинское поселение.
Впрочем, ничто не могло оправдать его самодурство, жестокость и жадность. Уезжая в волости, облагавшиеся налогами, казаки оставляли по церквям свои вещи. В походах они часто погибали, и тогда Шульгин оставшееся после них имущество переводил на себя, а если казаки пытались жаловаться, Павел заковывал непокорных в железо и ставил на взыскание. Он отбирал у знатных инородцев жен и дочерей, держал их в заложницах. Однажды, не побоявшись Бога, даже смертельно обидел прибывшего в Нерчинск иеромонаха Гермогена, который привез с собой для обмена и продажи двадцать пять пудов муки, нуждаясь в средствах для устроения церковной жизни. Когда же старец взбрыкнул, Шульгин, напившись пьяным, приказал раздеть его донага и сжечь на костре. Только чудо спасло тогда старика.
Шульгин жил на широкую ногу: варил пиво, курил вино, продавал их. На вырученные деньги он скупал у купцов хлеб, предназначенный для жителей поселения, а потом продавал его казакам по завышенной цене. Денег у казаков не имелось, ведь присланное из Москвы денежное довольствие боярский сын присваивал себе, как присваивал он и большую часть налога, собранного с тунгусов.
Казаки бедствовали, питались корою и кореньями. Мало того, приказчик давил их налогами. Люди болели и умирали, но Павел Шульгин не обращал на это никакого внимания. Тех, кто пытался требовать чего-то, он жестоко избивал. Выведенные из терпения казаки частью разбежались по тайге, а оставшиеся отказались повиноваться приказчику. Временным правителем они выбрали боярского сына Григория Лоншакова, после чего подали в Москву грамоту о случившемся.
Все эти события произойдут позже, а пока Шульгин чувствовал себя хозяином в поселении. Он все так же был энергичен и деятелен, и прибывшего из Москвы посланника Павел встретил, как подобает. Поселил в своей избе, кормил, поил, пока тот хворал, когда же Спафарий, чуток оклемавшись, запросил у него людей для похода взамен преставившихся и больных, Шульгин не стал перечить и занялся делом.
Тут-то подвернулся ему Опарин со своими товарищами.
— Зайди-ка, братец, ко мне в приказную избу, — обследовав привезенный из Албазина налог и оставшись довольным, сказал он старшине.
Тот решил, что приказчик начнет допрашивать его про житье на Амуре, но тот вдруг, усадив мужчину за стол и пододвинув стакан с брагой, спросил:
— Не хочешь прогуляться до Пекина?
Федор удивился.
— Чего же я там забыл? — спросил оторопевший казак. — Нет, мне домой надо. Там жена меня ждет, и вообще…
— Ничего, подождет, — усмехнулся Шульгин. — Тут дело государственное. Надо помочь.
— Чем же? — не понял казак.
— Я тебе сказал: надо прогуляться до Пекина, — начал терять терпение нерчинский приказчик. — Сопроводить важного человека. Из самой Москвы едет! — поднял он кверху указательный палец. — Посланник царя, Спафарий… Тьфу ты, имя какое нерусское! — неожиданно поморщился он. — Ладно, не нам судить — царь знал, кого посылать. Давай, собирай своих людей, и в путь.
Федор покачал головой:
— Я не могу, барин. Атаман мне этого не простит.
— Пустое! — махнул рукой Шульгин. — Завтра я пошлю гонца в Албазин с запиской к Семке Вишнякову и все ему объясню. Даже не тревожься.
— Все равно я не могу, — сопротивлялся Опарин. — Со дня на день может война начаться, а там у меня дитя. Кто же его защитит?
Лицо Шульгина вдруг стало багровым.
— Ах ты, пес паршивый! Я тебя сейчас в железо закую! — вскочив с широкой липовой скамьи, схватил он Федора за грудки.
Врезать, что ли, ему, но ведь потом греха не оберешься, — подумал Опарин, невольно вставая в рост. Приказчик едва доставал ему до плеча. Стоял, тряс своей грязной, бесцветной бороденкой, дышал на него перегаром. Глазки маленькие, злые, и сам он маленький и злой, словно голодный крысенок.
Эх, жаль, главным у них нынче не Черниговский, — пожалел Федор. При нем бы он точно не испугался этого упыря. Теперь Албазин ушел под власть Нерчинска, правит там человек Шульгина. Тот уж точно не защитит. Он вообще люто ненавидит всех албазинских казаков, и особенно приближенных к атаману. Вот и Федора он обидел, сократив его должность старшины. «Хватит с тебя и десятника! — заявил новый командир Опарину. — Ишь, начальников расплодили! Будто бы тут настоящее войско. У самих людей раз-два и обчелся».
— Мне надо с моими товарищами посоветоваться, — неожиданно попросил Шульгина Федор. — Так у нас заведено.
— Давай, давай, советуйся, только знай — времени у тебя немного. Завтра же и в путь, а будешь мне перечить — посажу в темницу. Я ведь знаю, что ты за птица, — сказал Павел и загадочно посмотрел на Федора. — Об этом мы с тобой еще поговорим. Пока ступай.
Федор тут же понял, о чем идет речь. Не иначе, тот намекнул ему про донские подвиги Опарина. Кто доносчик? Уж не Ефимка ли? Давеча он все крутился возле приказной избы. Неужели? Федор ничего дурного ему не сделал, или все не может простить ему того, что Опарин Ефимку уличил в измене? Если так, тогда все понятно. Боится, гад, прослыть по всему Албазину коварным монстром. Хочет избавиться от последнего свидетеля. У, подлая душа! Выходит, не сдержал он своего слова и снова взялся за свое, поэтому с ним надо ухо востро держать. Видимо, предавший однажды не устоит перед новым предательством.
3
Когда Федор рассказал товарищам о разговоре с Шульгиным, те явно приуныли. Не хотелось им тащиться в этакую даль. Вот если бы им предложили маньчжурских купчишек пощипать и страху на них нагнать — вот тогда другое дело. Тут все должно быть чинно и пристойно. Смертная скука!..
Только один Петр обрадовался новостям.
— Папа, надо ехать! — решительно заявил он. — Разве ты забыл, что твой младший сын в неволе у маньчжуров томится? Сам же говорил, всех пленных маньчжуры свозят в Пекин. Глядишь, и отыщем его. Там сам знаешь: ноги в руки — и до дому!
… 19 декабря 1675 года Спафарий с сопровождающими его людьми, среди которых числились тридцать казаков, шесть боярских детей и, кроме того, переводчик и писарь, двинулись в путь. В роли проводника выступал нерчинский боярский сын Игнатий Милованов, который пять лет назад вместе со своими товарищами, даурскими казаками, уже ходил в Пекин, где от имени русского царя вел мирные переговоры с императором.
