— Слишком рано умираю, — находясь на смертном одре, сказал Алексей Михайлович своей жене Наталье. — Надо дождаться, когда вырастет наш сын…
Тем не менее благословить на правление пришлось Феодора. Ему уже исполнилось пятнадцать лет, и он единственный из братьев мог принимать личное участие в делах государства. Не оставишь же после себя четырехлетнего Петра. Можно было, конечно, остановиться на старшей дочери Софье. У той и характер есть, и хватка волчья. Впрочем, она же баба, а где бабы, там сплошные капризы да причуды. Государству нужна не только сильная власть, но и трезвая голова.
…После смерти Алексея Михайловича власть перешла к родственникам его покойной жены Марии Ильиничны — Милославским и Голицыным, которые тут же принялись избавляться от сторонников молодой царицы. Первым они выслали из Москвы верного сподручника покойного монарха боярина Матвеева, назначив его управителем в Сибирь. Тот не доехал до места — на пути его лишили всех прав и состояния, сослав в Пустозерск, на Печору, в Югорскую землю. Нарышкиных также немедленно удалили из столицы, поэтому они остались не только не у власти, но и без средств к существованию. Такая же участь постигла и других близких царице Наталье людей. Одного из ее братьев, Ивана, обвиненного в заговоре против царя, обязали бить кнутом, жечь огнем, рвать клещами ноздри и казнить смертью. Тем бы все и закончилось, если б не молодой царь, заменивший наказание вечной ссылкой в Ряжск.
Понимая, что родственники первой жены могут расправиться с его младшим сыном, Алексей Михайлович перед смертью наказал преемнику быть «отцом малому Петру» и, к чести молодого царя, он строго соблюдал данный завет.
Другую просьбу покойного — примирить сторонников старой веры с Церковью Феодору выполнить так и не дали. Более того, по настоянию патриарха Иоакима и действовавших с ним заодно Милославских и Голицыных молодой царь приказал казнить всех оставшихся в живых идеологов раскола. В 1682 году, в конце короткого царствования Феодора, заживо сожгли пустозерских узников Аввакума и Лазаря, Федора и Епифания. В ответ их сторонники устроили в Москве мятеж, правда, быстро подавленный, а его вождей во главе со священником Никитой Пустосвятом прилюдно четвертовали на Лобном месте.
Алексей Михайлович благословлял своего сына на царствование, но не на войну со своим народом. Тот должен был заниматься государственными делами, так как в наследство отец оставлял бедную и растерзанную врагами державу.
Когда-то великая Русь простиралась от моря до моря, а сейчас многие исконные русские области принадлежали Польше, Швеции, Турции. Русь грабили все подряд. Ее оттеснили от Европы и заперли все выходы. Отобрали у нее моря, закрыли и сухопутную границу. На юге между черноморской полосой и русской границей возникло обособленное пространство, где не без поддержки Запада, имеющего во всем свой интерес, создавалось новое государство со своеобразным языком и своими нравами. Эта окраина, бывшая некогда русской землей, все больше и больше удалялась от Москвы, теперь со всех сторон стесненной и окруженной недругами.
Не видя иного выхода, Русь для расширения своего жизненного пространства устремилась на восток. Только вот добравшихся до власти Милославских и их единомышленников, в отличие от покойного Алексея Михайловича, не очень интересовали державные дела. Их одно беспокоило — как бы подольше удержаться у трона. Оттого они, занятые дворцовыми интригами, даже не вспомнили о посольстве Спафария, которое отстаивало в далеком Пекине интересы своей державы.
— Когда приходит смерть, и тысяча будд не помогут, — узнав о смерти московского хана, философски изрек император Кан-си.
Посланников он так и не принял, зато им вручили ответную грамоту. Ее Спафарий не решился принять, ведь она содержала оскорбительные выражения в адрес Москвы. Тогда на словах Спафарию приказали сказать новому московскому хану, что император требует выдать ему князя Гантимура вместе со всеми его слугами. Еще император просил московского правителя заставить казаков на Амуре-реке не обижать пограничных подданных императора. Если царь выполнит эти и иные требования, то и он, верховный правитель, не будет чинить русским препятствий.
Короче говоря, посольство не удалось. После нескольких месяцев, проведенных в маньчжурской столице, Спафарий вместе со своими людьми выехал из Пекина. При этом товары, взятые русскими для торга, так и остались у них. Маньчжуры нагло сговорились и предлагали за предметы торга низкие цены. Пришлось везти товары обратно и нести большие убытки.
На обратном пути Спафарий надумал послать в Албазин памятку с требованием. Дескать, казаки больше ни в коем случае не должны ходить на судах по Амуру, а только по суше. Узнав об этом, нерчинский боярский сын Игнатий Милованов взмолился: мол, отмени, барин, указ, ведь для налогового сбора по Амуру и по Зее иначе, как на судах, идти невозможно. Надо было знать Спафария! Не терпящий ничьих подсказок, он разгневался, приказав заковать Игнатия в железо и бить за якобы дерзкие слова.
Вот так грек уступил верховному налоговых тунгусов, которые прежде отдавали Албазину шестьдесят семь соболей.
Даже подобный ход не помог посольству Спафария уладить до конца амурский вопрос. Учитывая уступку императору, на Амуре теперь стало два хозяина: на верховьях — русские, при устье — маньчжуры, но такое положение неминуемо и логически вело к столкновению.
Глава четвертая
ПОБЕГ
1
Еще в Чучаре Федор пытался выспросить через переводчика у местных тунгусов о русских пленных, но никто ничего не знал. Только перед самым отъездом в Пекин к Опарину подошел молодой житель Даурии и сказал:
— Я тебя знаю. Ты приходил к Лавкаю, где я тебя и видел.
Федор был рад такой встрече, поэтому спросил:
— Как сам Лавкай-то? Жив ли?
— Живой, живой! — помахал головой даур. — Больной вот только…
Затем человек перешел прямиком к делу:
— Я знаю, ты ищешь пленного русского из Албазина? — неожиданно сказал он.
Федор насторожился. Вдруг сейчас ему сообщат недобрую весть?
— Верно, ищу… — пытаясь не выдать волнения, произнес он. — Сын. Зовут Тимофеем… — Он замолк, но вдруг воскликнул: — Я вижу, ты что-то знаешь про них! Давай, не томи!
— Очень мало знаю на эту тему, — заметил неожиданный собеседник. — Русских казаков, насколько я знаю, было пятеро. Двое умерли от ранений.
У Федора потемнело в глазах. Неужели в их число входил сын?
— Где остальные? — спросил он. — Где бабы, детки?..
— Сперва их отправили в Айгунь, а потом в Чучар. Приехал большой человек и забрал их в Пекин.
— Значит, они в Пекине? — обрадовался Опарин.
— Так точно, — подтвердил парень.
«Что ж, если Тимоха жив, то я его обязательно отыщу!» — сказал себе Федор.
Прибыв на место, он понял всю нелегкость подобной затеи. Пекин — город большой, а тут еще приказ, строго-настрого запрещавший русским покидать Посольский двор.
