Книга Тайна, не скрытая никем, страница 69. Автор книги Элис Манро

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Тайна, не скрытая никем»

Cтраница 69

Как-то в мае, в воскресенье после обеда, посреди ослепительного, свежего зеленого дня Питер сказал Беа, что хочет на минутку заглянуть к одному человеку по имени Ладнер. Беа решила, что он уже знаком с этим Ладнером, раз называет его так запросто и, кажется, много о нем знает. Питер рассказал, что Ладнер приехал сюда из Англии вскоре после войны, что он служил в военно-воздушном флоте (да, совсем как муж Беа!), но его самолет сбили, и он получил ожоги целой половины тела. И решил жить отшельником. Он отвратил свое лицо от растленного, воюющего и конкурирующего общества, купил четыреста акров непахотной земли (в основном болот и кустарника) в тауншипе Стрэттон и там создал удивительный природный заповедник – с мостиками, тропами, ручьями; на ручьях он построил плотины, чтобы получились пруды, а вдоль троп установил удивительно живые на вид чучела зверей и птиц. Оказывается, он был по профессии чучельником и работал в основном для музеев. Он ничего не брал с людей, которые ходили по его тропам и любовались экспонатами. Ибо он был сильно ранен и горько разочарован жизнью и удалился от мира, но воздавал миру добром, как мог, реализуя свою любовь к природе.

Потом Беа узнала, что большая часть этого – неправда или частично неправда. Ладнер вовсе не был пацифистом – он одобрял войну во Вьетнаме и верил, что ядерное оружие служит сдерживающим фактором. Он считал, что конкуренция в обществе благотворна. Ожоги у него были только с одной стороны лица и шеи, и получил он их во время наземного боя (он был в пехоте) под Каном, во Франции. Он не уехал из Англии сразу после войны, а проработал там много лет в одном музее, пока не случилось нечто – Беа так и не узнала что, но в результате он решил навсегда оставить и эту работу, и страну.

Про участок земли и то, что он там сделал, все было правдой. Правдой было и то, что он таксидермист.

Беа и Питер не сразу нашли дом Ладнера. Тогда у него была лишь хижина, спрятанная за деревьями. Наконец Питер с Беа наткнулись на дорожку, ведущую к дому, поставили на ней машину и вылезли. Беа ждала, что ее представят хозяину, потащат на экскурсию по заповеднику и будут наводить скуку час или два подряд, а потом, может быть, еще придется сидеть в компании за чаем или пивом, пока Питер Парр скрепляет очередную дружбу.

Из-за дома вышел Ладнер и набросился на них. Беа сначала показалось, что с ним злая собака. Но она ошиблась. Ладнер не держал собак. Он был сам себе злой собакой.

Первые слова, с которыми Ладнер обратился к ним, были: «Чего надо?»

Питер Парр сказал, что не будет ходить вокруг да около:

– Я столько слышал о сотворенном вами прекрасном заповеднике. И я вам сразу скажу, что я работник образовательной сферы. Я учу старшеклассников – во всяком случае, пытаюсь. Я стараюсь вложить им в головы идеи, которые впоследствии не дадут этим детям попортить мир или вообще начисто взорвать его. Какие примеры они видят вокруг себя? Только дурные. Ни одного светлого пятна. И вот поэтому я набрался храбрости и приехал сюда к вам, чтобы просить об одолжении.

Экскурсии на природу. Избранные ученики. Увидеть, как даже один человек может изменить мир. Уважение к природе, сотрудничество с окружающей средой, возможность взглянуть своими глазами.

– Ну а я не работник образовательной сферы, – заявил Ладнер. – Мне насрать на ваших подростков, и мне только еще не хватало, чтобы толпы лоботрясов слонялись по моей земле, курили сигареты и лыбились как дебилы. Не знаю, с какого перепугу вы взяли, что я все это сделал для общественного блага. Оно меня ни капельки не интересует. Иногда я пускаю сюда людей, но кого пускать – решаю я сам.

– Ну вот, я думал, может быть, вы только нас пустите, – сказал Питер Парр. – Только нас, сегодня – позволите нам взглянуть?

– Сегодня – исключено. Я работаю на тропе.

Они вернулись в машину, и, выруливая по усыпанной гравием дороге, Питер Парр сказал Беа:

– Ну, кажется, мы разбили лед, верно?

Это была не шутка. Питер так никогда не шутил. Беа в ответ сказала что-то неопределенно-ободрительное. Но поняла – а может, поняла уже несколько минут назад, на дорожке у дома Ладнера, – что с Питером ей не по дороге. Ее больше не привлекало его добродушие, его благие намерения, занимающие его вопросы, его стремления. Все, что ей когда-то в нем нравилось и утешало, теперь в большей или меньшей степени обратилось в прах и пепел. И особенно – теперь, когда она услышала его разговор с Ладнером.

Конечно, она могла бы сказать себе, что это не так. Но подобное было не в ее натуре. Даже после многих лет добродетельной жизни это было не в ее натуре.

Тогда у нее были один-два друга, которым она писала (и в самом деле отправляла) письма, где рассматривала, разбирала и пыталась объяснить этот поворот в своей жизни. Она писала: «Мне очень не хотелось бы думать, что я побежала за Ладнером лишь потому, что он был груб и вспыльчив и чуточку дик, и еще потому, что у него на щеке было пятно, блестящее, как металл, в лучах солнца, падающих сквозь кроны деревьев». Ей не хотелось так думать, потому что именно так поступали женщины в дурацких дамских романах: при виде дикаря у них начинало чесаться кое-где, и прощай, мистер Простой-хороший-парень.

Нет, писала она, это не так. Но про себя думала – зная, что это очень непрогрессивно и просто неприлично с ее стороны, – что некоторые женщины, такие как она сама, вечно начеку: они выискивают безумие, в котором найдется место и для них. Ибо что такое жизнь с мужчиной, как не жизнь внутри его безумия? Безумие мужчины может быть совсем обычным, непримечательным – например, если он болеет за определенную команду. Но такое безумие будет недостаточным. Недостаточно большим – и оттого оно лишь озлобит женщину и лишит ее довольства жизнью. У Питера Парра, например, проявления доброты и веры в людей доходили до явного фанатизма. Но в конце концов, писала Беа, мне его безумие не подошло.

Что же предложил ей Ладнер – такое, что вместит и ее? Не только убеждение, что крайне важно изучать повадки дикобразов и писать яростные письма на эту тему в журналы, о которых Беа раньше и не слышала. Она имела в виду также и то, что ее научат жить в окружении неумолимости, отмеренных доз равнодушия, по временам похожего на презрение.

Так она объясняла свое состояние в первые полгода.

До нее были и другие женщины, которые полагали себя способными на то же самое. Беа находила их следы. Пояс двадцать шестого размера, баночка масла какао, причудливые гребенки для волос. Но Ладнер их всех выгнал.

– Почему ты их выгнал, а меня нет? – спросила она.

– У них не было денег, – ответил он.

Это была шутка. «Я каждый день просто животик надрываю от смеха». (Теперь она сочиняла письма только мысленно.)


Но в каком же состоянии она ехала в имение Ладнера посреди школьной недели, через несколько дней после их первой встречи? Ею владели похоть и ужас. Она не могла не жалеть себя, напялившую шелковое нижнее белье. У нее стучали зубы. Она презирала себя – рабыню собственных потребностей. Впрочем, она испытывала эти чувства не в первый раз и не притворялась, что испытывает их впервые. То, что с ней происходило сейчас, пока не сильно отличалось от прошлого опыта.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация