Старик еще немного потоптался и величаво удалился. Гутя же улеглась на кровать, заложила руки за голову и принялась размышлять. Совсем скоро раздалось ее мерное посапывание, но Аллочка еще долго старалась не заглядывать в комнату, чтобы не мешать сестре думать.
Фома сидел в машине и, не переставая, зевал. Вот ведь интересно: стоит только организму узнать, что хозяин в отпуске, как он тут же начинает требовать заслуженного сна. Или хотя бы отдыха на диване. Так ведь нет, хозяин мчится куда-то к черту на кулички! К Матрениной Любови Сергеевне. Как там она писала в объявлении? «Молодая женщина разожжет страсть у мужчины с хорошей зарплатой и с серьезными намерениями». Да уж, будь Фома трижды не женат и даже беден, как церковная мышь, он бы ни за что не клюнул на подобное обещание.
– Какая там страсть, не верю! Небось одни деньги на уме…
Вообще если честно, то Фому сейчас куда больше беспокоила его собственная жена, нежели все невесты Псова, вместе взятые. С Варькой вот уже который день творится что-то непонятное. Конечно, теща шепнула ему на ушко кое-какую свою догадку, но в это как-то не верилось. Фома еще немного подумал и решился на отчаянный шаг – развернул машину и помчался в большой цветочный магазин. Только там можно было приобрести обычную герань за бешеные деньги. Но именно там Варька однажды видела потрясающе крохотное деревце. Маленькое растение в пепельнице привело Варвару в такой восторг, что она долго не могла оторвать от него глаз и даже решила вырастить дома такое же. Называлось это великолепие бонсаи, и, конечно, жене нестерпимо захотелось его купить, но попросить Фому не решалась. Стоило это чудо, как три больших сосны, но сейчас даже цена Фому не останавливала: Варьке было не по себе, и муж должен был показать, как тонко он ее чувствует. Пусть порадуется. Фома подъехал к магазину и выложил продавцу половину отпускных. Хозяин магазина упаковал деревце в бумажный пакет, и счастливый покупатель с улыбкой представил себе, как будет сегодня прыгать вокруг него Варька.
Вскоре его машина подкатила к дому той женщины, что в свое время предлагала страсть состоятельным мужчинам, к которым примкнул и бессовестный Псов. Ведь, насколько Неверовы успели узнать, состоятельным Назара Альбертовича назвать было никак нельзя…
– Только деньги на уме у этих легкомысленных особ, – ворчал Фома, поднимаясь на этаж к Матрениной Любови Сергеевне.
Едва Фома нажал на звонок, как дверь с шумом распахнулась и на площадку высыпала целая стайка детишек в ассортименте.
– Видать, ошибся, не только деньги, – буркнул себе под нос Фома, а у детей спросил: – Вашу маму как зовут, ребятки?
– Мама Люба, – быстро ответила девчушка лет шести.
– Замечательно, а где я могу ее увидеть?
– А она в магазин пошла, скоро придет, – дружно защебетали дети. – Если вам хочется, вы можете подождать…
– Мама обещала скоро прийти?
– Ага, минут через двадцать, – сообщила высокая девочка.
Фома думал недолго. Он пообещал еще зайти и быстро сбежал со ступенек.
Он пока еще не подумал, что ему такое сказать, чтобы Матренина распахнула перед ним душу. Сейчас как раз подвернулся случай, чтобы наладить контакт, ведь ничто так не трогает сердце матери, как внимание к ее детям. Поэтому минут через двадцать Фома уже поднимался на знакомый этаж с увесистым тортом в руках.
Любовь Сергеевна еще не вернулась, но Фому, естественно, детишки встретили уже достаточно дружелюбно. Они поволокли гостя вместе с тортом на кухню, недвусмысленно притащили большую тарелку и сунули ему в руки нож.
– Дяденька, а что у вас в коробке? Это торт, да? А вы его один будете есть? А к нам когда другой дяденька приходил, он тоже торт приносил, – тараторили малыши.
– А какой дяденька приходил? – насторожился Фома, пытаясь разрезать тупым ножом веревочку на коробке.
– А такой, лысый. У него еще на спине шерсть растет, – охотно поясняли дети. Однако дальше про шерстяного дяденьку ничего узнать не удалось: в дверь позвонили, и вся ватага понеслась в коридор.
В коридоре послышалось шушуканье, и в кухню впорхнула ярко накрашенная дама, с кучей пакетов и сумок с продуктами.
– Здравствуйте, а вы кто? Что-то я вас не узнаю… – быстро взглянув на торт, жеманно заулыбалась она.
– Я к вам… так сказать, поговорить, – начал Фома.
– А, ну так это никогда не поздно! Вы подождите, я сейчас борща наварю. Посидим, поедим, потолкуем, – приветливо отозвалась женщина, не забывая кокетничать. Ее руки запорхали над столом, ловко вытаскивая из пакетов рыбу, макароны, тушку курицы и что-то там еще.
Фома представил, сколько времени уйдет на приготовление борща, и замотал головой:
– Нет-нет, если можно, вы делайте, что вам нужно, а я буду с вами говорить.
– Да и правда, рот-то у меня не занят, можно и поговорить, – звонко рассмеялась она, повязывая фартук. – А эту свою коробочку уберите куда-нибудь, она мне мешает.
Фома вскочил и снова принялся за шпагат.
– Давайте, вы сами, а? Я уже полчаса бьюсь с этой веревкой! Это я вашим детям принес. У вас их сколько, если не секрет?
– Вы себе не можете представить!.. Ребята! Идите, я вам торт разрезала! – Женщина сноровисто расправилась с тортом и разложила куски по тарелкам. Дети прибежали, схватили свои тарелки и с гиканьем унеслись в комнату. – У меня пятеро! Прекрасная цифра! Вы не находите?
Фома не видел ничего особенно прекрасного в цифре пять, но согласно закивал головой.
– Так что вы хотите? Предложить мне руку и сердце? Или только сердце, потому что рука у вас, я вижу, уже окольцована? – опять кокетничала хозяйка, ловко отсекая голову рыбине.
– Я хотел спросить у вас про Псова. Что у вас с ним было? – ляпнул Фома и тут же мысленно отругал себя за бестактный вопрос.
Матрениной этот вопрос идиотским не показался. Закинув голову, она от души расхохоталась.
– Милый незнакомец! А вы ревнуете? С ума сойти! Мы еще почти незнакомы, а вы уже так дико меня ревнуете! Успокойтесь, к Псову нельзя ревновать, он человек не моего уровня! Вы же видите меня, разве я смогла бы связать свою судьбу с каким-то дремучим Псовым!
– Да, я вижу, конечно, не могли. И все же, как вы с ним познакомились?
Любовь Сергеевна в это время чистила картошку, и из-под ее пальцев проворно выползала тоненькая змейка кожуры. Но женщина не обращала внимания на змейку, ее внимание занимал только гость, руки же сами делали привычную работу.
– Ой, это прямо фельетон! Был у меня одно время постный период – ну нет мужчины, и все! А вы ведь сами видите – у меня дети, а детям нужен отец. Подала объявление в газету. Просила откликнуться состоятельного мужчину. Боже мой!.. Вас как зовут?
– Фома.
– Боже мой, Фома! Кто только не откликнулся! Мужики шли косяком! И хоть бы один состоятельный! Ну, ясное дело, я всех стала посылать… В общем, я им всем отказывала. Прошло время, и очередь желающих иссякла. И только решила дать новое объявление, как заявился Псов. Тут уж я меньше капризничала. Ведь Псов был такой представительный, обходительный. Короче, я пригласила его к себе. Детей-то сразу ему не стала показывать. Мы с ним раза три встретились, и только потом я Ваньку своего, средненького, от мамы привела. Привела, усадила за шахматы и пообещала, что, если он из себя знатного шахматиста изобразит, подарю ему сто рублей. Когда Псов пришел, я его в комнату проводила, на сына киваю, посмотри, мол, сынулю никак от шахмат оторвать не могу. Псов на Ваньку уставился, а Ванька деньги усердно отрабатывает: «Я, говорит, знаю, что конь буквой Г ходит, а если ему буквой Д пойти?» И задумчиво так на Псова смотрит. Еще через день я Таньку привела. Сказала ей: «Татьяна, ты у меня будешь гимнасткой. Раза два ногой дрыгнешь, будет у тебя отец!» А она, шельма, еще фыркнула: «На фига мне отец? Ты бы мне лучше сто рублей дала. Ваньке вон за шахматиста давала!» Ну, одним словом, я детей готовила к визитам Псова как надо. Однажды, в очередной его приход, я его как следует накормила, и тут он мне вдруг говорит: «Люба, у меня к вам одно дело…» Ну, я чувствую, что сейчас предложение станет делать. Он заметался по комнате, потом успокоился и говорит: «У меня к вам, Люба, небольшая просьба…» Поднялся и в коридор вышел. А оттуда как заорет! Оказывается, он притащил какие-то продукты, видно, хотел меня угостить. А дети… они залезли в эти пакеты и съели его провизию. Я просто возмутилась: стоит ли орать на детей из-за каких-то продуктов! И вообще! Чего ему не хватало-то? Убежал. Больше не возвращался, каков мерзавец, правда?
