Ответа не было. Но я чувствовала его присутствие. Чувствовала связующую нить, сейчас она казалась мне спасательным канатом, который бросают тонущему.
Я брела в кромешной тьме, пока не ударилась лодыжкой обо что-то твердое. Вероятно, о его кровать.
– Ризанд! – повторила я, стремясь перекричать ветер и пробить своим голосом тьму.
Дом в очередной раз содрогнулся. Половицы жалобно скрипели у меня под ногами. Я ощупывала кровать. Откинутые простыни, скомканные простыни, и потом…
Моя рука наткнулась на крепкое, мускулистое, напряженное мужское тело. Но кровать была огромной, и мне не удавалось найти его руку.
А вокруг кружилась и кружилась тьма: начало и конец мира.
Я взобралась на кровать, нащупала руку, потом живот и плечи. Кожа Риза была ужасающе холодной. Я схватила его за плечи и опять выкрикнула его имя.
Ответа не было. Я поднесла свою ладонь к его рту – удостовериться, что он по-прежнему дышит и что поток тьмы – это не его сила, покидающая тело.
Мою ладонь обожгло ледяным дыханием. Собрав всю решимость, я приподнялась на коленях и вслепую, наугад, ударила его по щеке.
Ладони стало больно, словно удар пришелся по каменной стене. Риз не шевельнулся. Я ударила снова и потянула за связующую нить. Я снова и снова выкрикивала его имя, будто нить была туннелем, внутри которого я стояла. Я стучалась в черную неподатливую стену его разума. Я требовала, чтобы она поддалась.
Неожиданно руки Риза вдруг оказались на мне. Они опрокинули меня, умело придавили к матрасу. Когтистые пальцы сдавили мое горло.
Я замерла.
– Ризанд, – выдохнула я.
«Риз», – повторила я через нить, приложив руку к внутреннему заслону.
Темнота содрогнулась.
Я выплеснула свою силу. Черное столкнулось с черным, утихомиривая его тьму, сглаживая острые углы, требуя успокоиться и смягчиться. Моя тьма пела ему колыбельную – песню, которую напевала мне нянька, когда мать торопливо пихала меня ей, а сама упархивала на очередное празднество.
– Это был сон, – сказала я. Рука Риза оставалась холодной. – Это был сон.
И опять тьма замерла. Я противопоставила ей свои покровы ночи, стремясь остановить испещренные звездами руки.
Тьма, похожая на густые чернила, чуть приподнялась. Я увидела над собой лицо Риза – бледные губы, напряженно всматривающиеся фиолетовые глаза.
– Фейра, – сказала я. – Это я, Фейра.
Я схватила его руку, сжимавшую мое горло. Рука держала крепко, но не настолько, чтобы мне было тяжело дышать.
– Тебе приснился кошмарный сон.
Я заставила тьму внутри себя повторить эти слова, чтобы утихомирились и улеглись бушующие страхи. Я воззвала к черной стене внутри его разума, тихо и нежно…
Потом его темнота начала отступать – словно снег, опадающий с дерева, – увлекая за собой и мою.
В окно хлынул лунный свет и звуки ночного города.
Комната Риза была похожа на мою, обставленная с большим вкусом. Только кровать больше моей, сделанная с расчетом на крылья. Риз, нависший надо мной, был совершенно голым. Я не осмеливалась взглянуть на его тело ниже татуированной груди.
– Фейра, – хрипло, будто сорвав голос от крика, произнес он.
– Да, это я.
Он вгляделся в мое лицо, в свою когтистую руку на моем горле и тут же ее убрал.
Я лежала, глядя, как он стоит на коленях и растирает себе лицо. Мои вероломные глаза отважились опуститься ниже груди, и тут мое внимание привлекла двойная татуировка на его коленях: высокая гора, увенчанная тремя звездами. От татуировок веяло жестокой красотой.
– Тебе снился кошмар, – сказала я, садясь на постели.
Внутри меня словно прорвалась запруда. Я взглянула на свою руку и приказала ей исчезнуть в тени. Она исчезла.
Затем легким усилием мысли я снова разогнала тьму.
Однако руки Риза по-прежнему оканчивались длинными черными когтями, а его ноги… и на них тоже были когти. Крылья он убрал назад и опустил. Насколько близок он был к полному превращению в зверя, которого, по собственному признанию, сделанному однажды, ненавидел?
Риз опустил руки. Когти исчезли внутри пальцев.
– Прости, – прошептал он.
– Ты поэтому ночуешь здесь, а не в Доме ветра? Не хочешь, чтобы другие это видели?
– Обычно все это не выходит за пределы комнаты. Прости, что разбудил тебя.
Мне отчаянно хотелось дотронуться до него, и потому я сложила руки на коленях.
– И часто это у тебя бывает?
Фиолетовые глаза Риза заглянули в мои. Ответ я узнала раньше, чем услышала:
– Не реже, чем у тебя.
– Что тебе снилось? – спросила я, с трудом сглатывая.
Он покачал головой, глядя в окно. На окрестных крышах лежал тонкий слой снега.
– Это воспоминания времен Подгорья. О них, Фейра, лучше никому не рассказывать. Даже тебе.
Риз и так рассказал мне немало ужасного. Значит, мучившие его кошмары были еще страшнее. Стараясь не замечать наготы, я дотронулась до его локтя и сказала:
– Если тебе когда-нибудь захочется поговорить, позови меня. Я не стану рассказывать никому.
Я хотела встать с кровати, но Риз схватил меня за руку:
– Спасибо.
Я посмотрела на его руку. На его измученное лицо. Сколько в нем было боли и неимоверной усталости. Такое лицо Риз тщательно скрывал от глаз других.
Я встала на колени и поцеловала его в щеку, мои губы коснулись теплой, мягкой кожи. Все окончилось раньше, чем началось. Но как часто, проснувшись после кошмарного сна, я хотела, чтобы кто-то вот так же поцеловал меня в щеку.
Он смотрел, как я слезала с кровати, не пытаясь меня удержать. У двери я остановилась и еще раз взглянула на него.
Риз по-прежнему стоял на коленях, разметав крылья по белым простыням и склонив голову. Почти всю его золотистую кожу покрывали узоры татуировки. Темный павший принц.
У меня в мозгу мелькнула картина, написанная красками.
Мелькнула и застыла на какое-то время, пока не начала тускнеть. Но совсем она не исчезла. Она слабо мерцала, заполняя невидимую дыру в моей груди.
Дыру, которая медленно затягивалась.
Глава 39
На следующий день я отправилась к Амрене и с порога спросила у нее:
– Ты сумеешь расшифровать Книгу, когда мы добудем вторую половину?
Амрена занимала третий, мансардный этаж дома, и потолок у нее был наклонным, повторяя очертания крыши. Окон было всего два, но зато большие, одно напротив другого. Первое выходило на Сидру, второе – на окаймленную деревьями городскую площадь. Все жилье состояло из одной громадной комнаты. Истершийся паркет покрывали такие же истершиеся ковры. Мебель стояла не возле стен, а где придется, словно Амрена постоянно ее двигала.
