Он смотрел на меня, полуобнаженный, с лицом и телом, перепачканными в краске, и улыбался довольной мужской улыбкой.
– Ты – моя, – прорычал он, подхватывая меня на руки.
Я хотела нашего слияния у стены; хотела, чтобы он вдавил меня в стену. Однако Риз перенес меня в комнату, где я спала все эти дни, и с умопомрачительной нежностью опустил на кровать.
Раздетая догола, я смотрела, как торопливо раздевается Риз. Он рывком сдернул нижние штаны, и оттуда, как узник, стосковавшийся по свободе, вырвался «предмет его иллирианской гордости». Одно дело – ощущать это через одежду, и совсем другое – увидеть. У меня мгновенно пересохло во рту. Я еще отчаяннее захотела Риза, захотела, чтобы его великолепие вошло в меня целиком. Я жаждала полного слияния наших тел и душ.
Риз молча навис надо мною, плотно сложив крылья. Я уже знала: иллирианец никогда не ляжет с женщиной, оставив крылья распростертыми. Но я – пара Риза. Может же он сделать исключение для меня.
Мне хотелось потрогать его. Целиком.
Я протянула руку к его плечу, чтобы погладить изгиб крыла.
Риз вздрогнул. Что еще удивительнее, у него вздрогнул и задергался член.
– Потом поиграем, – буркнул он.
Хорошо. Я подожду.
Его губы нашли мои. Наши языки сплелись в поцелуе. Даже наши зубы соприкасались, клацая. Риз прижал меня к подушкам. Я обвила ноги вокруг его спины, стараясь не задевать крыльев.
Его член ткнулся мне в лоно и замер.
– Потом поиграем, – в тон ему буркнула я.
Риз засмеялся. Его смех отозвался во всем моем теле. Риз вошел в меня. Глубже. Еще глубже.
Мне стало трудно дышать. Мысли исчезли. Остались только наши сплетенные тела, превратившиеся в одно. Риз остановился, давая мне привыкнуть к ощущению его «подарка» во мне. Я открыла глаза. Он пристально смотрел на меня.
– Скажи еще раз, – прошептал он.
Я знала, о чем он просит.
– Ты – мой, – на одном дыхании произнесла я.
Риз чуть отодвинулся, потом медленно вошел в меня снова. Его медлительность была сродни пытке.
– Ты – мой, – уже громче сказала я.
Он снова вошел и вышел.
– Ты – мой.
Опять. Теперь быстрее и глубже.
Я ощущала его толчки не только телом. Я чувствовала их через наши связующие узы. Нить превратилась в цепь, которую невозможно сломать. В негасимый луч света.
С каждым его мощным толчком цепь крепла, становилась более осязаемой. Она действительно светилась, все ярче и ярче.
– Ты – мой, – шептала я, водя руками по его волосам, спине и, вопреки запрету, касаясь крыльев.
Мой друг, прошедший со мной через столько бед.
Мой возлюбленный, исцеливший усталую и сломленную душу.
Моя пара; мужчина, ждавший меня, когда ему было не на что надеяться. Ждавший вопреки обстоятельствам.
Наши бедра двигались в унисон. Риз целовал меня снова и снова, пока наши лица стали мокрыми от пота. Каждый уголок моего тела напрягся, каждый уголок пылал.
– Я тебя люблю, – прошептал Риз, и я утратила всякую власть над собой.
Оргазм, обрушившийся на меня, был несравненно мощнее двух прежних, наступивших после его ласк пальцами. Этот напоминал стремительно несущуюся горную лавину. Теперь я не только видела и чувствовала связующие узы – они обрели запах, в котором соединились и перемешались все наши ароматы. Даже в запахах мы стали одним целым. Мы были началом, серединой и концом. Мы были песней, звучавшей с тех самых пор, как в этом мире появился первый проблеск света.
Риз вошел в меня целиком, что называется, «по самую рукоятку». Через мгновение началось его извержение. Вокруг хижины дрожали горы. Остатки снега белыми каскадами неслись по склонам и проваливались в пасть ночи.
Потом стало тихо, если не считать нашего прерывистого дыхания.
Мои разноцветные руки обхватили его разноцветное лицо и повернули ко мне.
Глаза Риза сверкали, будто звезды, которые так давно, в другой жизни, я рисовала в убогой отцовской хижине.
Не знаю, сколько мы вот так пролежали, лениво лаская друг друга, словно нам и впрямь принадлежало все время мира.
– Вспоминал сейчас, когда же во мне зародилась любовь к тебе, – сказал Риз, водя пальцем по моей руке. – Пожалуй, когда ты начала ломать кости, сооружая западню для Мидденгардского червя. А может, когда в ответ на насмешку ты показала мне средний палец. Это здорово напомнило мне Кассиана. Впервые за десятки лет мне захотелось смеяться.
– Выходит, ты полюбил меня лишь за то, что я напомнила тебе Кассиана? – с притворной обидой спросила я.
– Ошибаешься, ехидная умница, – ответил Риз, щелкая меня по носу. – Я полюбил тебя, почуяв в тебе одну из нас. Я видел, что ты меня не боишься. Меня покорил твой жест. Помнишь, как после победы над червем ты, словно копье, бросила в Амаранту кость? Я вдруг ощутил в себе дух Кассиана. Честное слово, я даже слышал его слова: «Учти, высокомерный придурок, если ты не женишься на ней, это сделаю я».
Я со смехом провела по его татуированной груди, добавив к существующим узорам несколько своих – красных и желтых.
Мы оба перепачкались в краске. Кровать – тоже.
Риз уловил мои мысли и лукаво усмехнулся:
– Хорошо, что в здешней купели мы уместимся вдвоем.
У меня едва не закипела кровь. Я вскочила с кровати, но Риз меня опередил. Я снова оказалась в его руках. Боги милосердные! Он был весь в краске: лицо, руки, тело и даже крылья… Разноцветная корка покрывала его волосы. И отпечатки моих ладоней на его крыльях! Он понес меня в купальную. Магия, управлявшая хижиной, уже наполняла ее водой.
Не выпуская меня из рук, Риз сошел по ступенькам в купель и удовлетворенно вздохнул, погрузившись в приятно горячую воду. Я тоже слегка застонала, желая поскорее смыть с себя краску и пот.
На краю купели появилась корзинка, наполненная кусками мыла и бутылочками с благовонными маслами. Я погрузилась в воду по шею, предоставив Ризу выбирать мыло. Как я и думала, он выбрал самое простое, пахнущее хвоей, и подал мне кусок и мочалку.
– Кажется, кто-то запачкал мои чудесные крылья.
Мое лицо стало жарче воды. Я напряглась, помня его слова о крыльях иллирианских мужчин.
Я осторожно развернула Риза так, чтобы мне было удобнее мыть его крылья. Он безропотно повиновался. Я щедро намылила мочалку и с превеликой осторожностью принялась смывать красные, синие и пурпурные пятна краски.
Сквозь перепонки крыльев я видела танцующие огоньки свечей. А еще – великое множество шрамов. Их выдавали только более толстые полоски перепонок. От каждого прикосновения мочалки Риз вздрагивал, его руки впились в край купели. Заглянув ему через плечо, я убедилась, что ощущения эти отнюдь не болезненные. Даже наоборот.
