И увидела просторную комнату с небольшой закрытой дверью в другом конце. Во всю ширину стен тянулись многоярусные полки, плотно уставленные… Казалось, тут было все: книги, раковины, травы, посуда, обувь, кристаллы, снова книги, драгоценности… С потолочных балок свисали всевозможные цепи, мумии птиц, платья, ленты, кривые ветки, нити жемчуга.
Лавка старьевщика, набитая скарбом, успевшим скопиться здесь за несколько тысяч лет.
Меня одолело любопытство, отогнавшее страх. Захотелось поскорее взглянуть на эту «старьевщицу».
В сумраке комнаты стояла громадная колесная прялка, потемневшая и потрескавшаяся от времени. За нею, спиной ко мне, сидела Ткачиха.
У нее были густые волосы сочного черного цвета, схожего с цветом оникса. Волосы доходили ей до тонкой талии и покачивались в такт движениям. Белоснежные руки ловко управлялись с нитью, наматывая ее на острое веретено.
Внешне Ткачиха казалась молодой. На ней было простое, но достаточно изящное серое платье, чуть поблескивающее в неярком свете, что лился из окон. А нежный голос продолжал выводить куплеты жуткой баллады:
Был мастером искусным мельник сей,
Он сделал скрипку из ее костей.
А пальчики, что нежны и тонки,
Пустил он на скрипичные колки.
Нить, скользившая по колесу прялки, была белой и мягкой. Похожей на шерсть… но частица моей прежней, человеческой личности сразу же поняла: никакая это не шерсть. Мне совсем не хотелось знать, откуда взялось волокно и кто превращал его в нити.
На одной полке в несколько рядов громоздились большие катушки ниток всевозможных цветов и толщины. А на другой, рядом с Ткачихой, лежали большие свертки тканей. Их она соткала на громадном ткацком станке, таком же древнем. Его очертания выступали из сумрака. Станок стоял возле холодного очага.
Сегодня у нее был прядильный день. А если бы я застала ее за ткачеством, она бы тоже пела? От свертков тканей исходил странный запах, густо пропитанный страхом. Он-то и подсказал мне ответ.
Волчица. Я – волчица.
Я вошла внутрь, старясь не задеть мусор, разбросанный по земляному полу. Ткачиха продолжала работать. Ее колесо весело поскрипывало, что никак не вязалось с леденящими кровь словами баллады:
Посетовал, что некуда деть кости ножек,
Зато из переносицы он скрипке сотворил порожек.
А из нежнейших посиневших жил
Он струны этой скрипке смастерил.
Я внимательно разглядывала комнату, стараясь не слушать балладу.
Ничего. Ни одна вещь из этой бездны хлама не тянула меня к себе. Возможно, судьба смилостивится надо мной, и мне не придется разыскивать Книгу Дуновений. Иначе… проникновение в хижину Ткачихи вполне могло положить начало череде несчастий.
А Ткачиха продолжала работать, покачиваясь на низеньком стуле.
Я обшаривала глазами полки, потолок. Мне было отведено на поиски совсем немного времени, и оно стремительно утекало.
Может, Риз напрасно отправил меня сюда? Возможно, никакого его предмета здесь вообще не было или этот предмет давным-давно забрали. Такие шуточки вполне соответствовали натуре Риза. Решил нагнать на меня страху этим лесом, этой хижиной, дабы проверить, как откликнется мое тело.
Наверное, я слишком возненавидела Тамлина, если поймалась на уловку Риза. Похоже, я такое же чудовище, как и Ткачиха.
Но если я – чудовище, значит и Риз не меньшее чудовище. Если не большее.
Мы с Ризом – парочка чудовищ. И сила, перешедшая от него ко мне, здесь ни при чем. И если Тамлин, поняв, что я сбежала от него, возненавидит меня, он будет только прав.
И в этот миг я почувствовала – словно невидимые пальцы коснулись моего плеча.
Я повернулась, продолжая одним глазом следить за Ткачихой, а другим – оглядывать лабиринт столов и вещей. Меня тянул лучик света, в котором мне виделась знакомая полуулыбка Риза.
«Привет, – говорил лучик. – Ну что, наконец-то ты пришла за мной?»
«Да, да», – хотелось ответить мне. Правда, другая часть моей личности предпочла бы дать деру отсюда.
У меня за спиной Ткачиха продолжала петь:
Глаза утопшей скрипке заменили лак.
Блестят они, пронизывая мрак.
Умолк язык ее. Но голос – чист и юн —
Расскажет правду через пенье струн.
Я последовала за лучиком к полкам, занимавшим стену возле очага. На нижней было пусто. На средней – тоже. А вот на третьей, висевшей на высоте моей макушки… Там!
Ноздри ощутили знакомый запах соли и лимона. Косторез оказался прав.
Я приподнялась на цыпочки, приглядываясь к содержимому полки. Старый нож, каким разрезают письма; книги в кожаных переплетах, к которым не хотелось ни притрагиваться, ни принюхиваться; несколько сморщенных желудей, потускневшая корона с рубинами и яшмой и…
Кольцо.
Кольцо из переплетенных золотых и серебряных нитей, усыпанных крупицами жемчуга, и удивительным синим камнем. Сапфир, но очень редкий. Таких сапфиров я еще не видела, хотя в детстве, когда отец торговал самоцветами, пересмотрела их достаточно. Этот камень… На его круглой, слегка затуманенной поверхности просматривались лучи шестиконечной звезды. Казалось, звезда слегка светится изнутри.
Эта вещь могла принадлежать только Ризу.
Неужели он послал меня сюда ради какого-то кольца?
Ткачиха пела:
Одна струна поет:
«Вот мой отец-король идет».
Я смотрела на ее спину, одновременно прикидывая расстояние между полкой и открытой дверью. Схватить кольцо – и прочь отсюда. Быстро и тихо.
Вторая – ей под стать:
«А вот и королева, мать».
Моя рука коснулась ножа на поясе. Когда я вернусь к Ризу… не угостить ли его ударом в живот?
Я словно наяву увидела, как мои руки покрываются липкой кровью. Я знала, что́ почувствую, когда лезвие пропорет ему кожу и пройдет дальше, когда тонкой струйкой польется кровь и он застонет от боли.
Я торопливо прогнала эти мысли, поскольку они потянули за собой кровь двух фэйцев, которых я убила в Подгорье. Их кровь и сейчас покрывала человеческую часть моей личности, которая не умерла, став для меня вечным напоминанием о содеянном.
«А это, – скрипка громко возвестила, —
Сестрица старшая моя, она меня и утопила!»
Затаив дыхание, я быстро взяла кольцо с полки.
Ткачиха перестала петь.
Глава 21
Я застыла. Кольцо уже лежало в кармане моих доспехов. Закончив жуткую балладу, Ткачиха раздумывала, какую бы песню ей теперь спеть.
