– Никитос, подтягивайся в беседку.
– Уже бегу!
Одеваюсь и лечу вниз по лестнице, спрыгивая с последних ступенек каждого пролета, придерживаясь за перила. Эхо в подъезде от моих прыжков разлетается, как будто рояль на десятый этаж тащат.
На улице снежок сорит. Легкий, воздушный, но мелкий такой. И от этого светло и совсем не холодно, несмотря на мороз.
Подхожу к беседке, а там уже приличное сборище. Чуть ли не большая половина одиннадцатого «А» собралась. Они в поездке, что ли, так скорешиться успели? Теперь всем табуном гулять будут? Но мне без разницы. Главное, чтобы Марина с ними была.
Да! Она там. Сидит себе в углу, как птенчик на жердочке.
Сразу к ней идти? Боюсь, вдруг спугну. Да и разговаривать в таком балагане не получится. В сторону отзывать? А вдруг не пойдет… Да и все на нас тут же уставятся. Нормально не поговоришь. Буду ждать, пока все разойдутся. Другого варианта у меня нет.
Встаю сбоку. Садиться с ней рядом не решаюсь. Это Диман бы без зазрения совести всех отодвинул и втиснулся. А я лучше рядом постою. Не бельмом в глазу, но в непосредственной близости.
Пацаны из Славикова класса, как раз те, что на «Осеннем балу» прикольную сценку замутили, и сейчас больше всех прикалываются. Ржут без остановки. Время от времени прислушиваюсь к их рассказу, но все равно часто отвлекаюсь – пытаюсь угадать настроение Марины. Нравятся ли ей эти шуточки? Комфортно ли себя ощущает? О чем она сейчас думает, интересно?
Иногда замечаю, что на меня смотрит. Осторожно так, чаще боковым зрением. И кажется мне, что в глазах грусть бесконечная. Внутри сразу все стонать, ныть начинает. Неужели я так сильно ее обидел все-таки? Скорей бы все уже расходиться стали. Если она домой рванет, пусть даже с Иринкой, тогда уж придется за ней – и снова в сторону отзывать. Но она сидит пока. Только ногой тихонечко, еле заметно, болтает.
Смотрю на часы и замираю от нетерпения. А внутри у меня «второе я» вздыхает так глубоко и тяжко, что все тело передергивается. Топчу ногами тонкий слой снега, который едва асфальт припорошил, рисую подошвой ботинок какие-то нелепые узоры. Не слышу уже, кажется, ни одного слова про поездку в Питер. Меня от нее уже воротить начинает. Только и жду, когда все по домам разбредаться начнут.
Чем дальше, тем больше паникую. Выстраиваю в мыслях будущий диалог. Точнее… те вопросы, которые мне важно задать. Как их правильно сформулировать, чтобы избежать бессвязных ответов, которые получил в прошлый раз? Услышать бы ответ четкий и вразумительный. Любой… Пусть даже самый резкий и страшный. Зато понятный.
Иринка со Славиком домой вроде бы собираются. К Марине подходят. Но она сидит, даже не шелохнется. Прощаются со всеми. Славик мне руку тянет, улыбается отчего-то, как будто даже двусмысленно. Не понимаю его радости, но тяну лыбу в ответ.
Уходят. А с ними и еще какая-то компания небольшая. Но Марина сидит, только ногами сильнее раскачивает. Чего она ждет? Неужели того же, что и я?.. А может, Димана? Прикусываю губу – понимаю, что это больше на реальность похоже, чем мои дурацкие мечты. Но его ведь нет. Может, сесть с ней рядом? А если сейчас и правда этот шустрик прискачет? Тогда уж точно не до разговоров будет. Прицепится как банный лист.
Сажусь. Она двигается в сторону, но не сильно так, не шарахается, как раньше, хотя есть куда. Заговорить о чем-то? Снова боюсь спугнуть. Молчим, как два партизана. Только Аленка с Юлькой, по обыкновению, заливаются смехом над каждой шуткой оставшихся пацанов. А мы, как две невидимые тени, сидим с краю длинной лавки. И никому нет до нас дела.
А она дрожит, чувствую. Замерзла совсем. Но продолжает сидеть и чего-то ждать. Не просто так ведь с Иринкой домой не пошла…
Наконец не выдерживаю и обращаюсь к ней:
– Замерзла? Пойдем, я тебя провожу. – И замечаю, как смотрит на меня уже не тоскливым взглядом, а каким-то иным, в секунду переменившимся.
А самого тоже озноб пробирает. Но не от холода. А как раньше… От одного только взгляда. Вот сейчас если пошлет меня на все четыре стороны, значит, точно мне надеяться не на что – Димана дожидается.
– Пойдем, – соглашается тихо.
Если бы в эту минуту кто-то спросил у меня «дважды два», я бы точно не ответил. Я вообще с сознанием распрощался, как только услышал ее голос, такой родной и знакомый, тихий и нежный.
Отходим от беседки. Понимаю, что надо разговор начать, пока она в подъезд от меня не убежала. А мысли все путаются, заматываются в пучок и кое-где даже в узлы завязываются.
– Марин, – мямлю и не узнаю себя.
Сам останавливаюсь и разворачиваюсь к ней вполоборота. Она тоже останавливается. Глаза опускает и чертит что-то носком сапожка на заснеженном асфальте.
– Не могу так больше, – вздыхаю. И слов не подберу, хотя до этого мысленно все вопросы отрепетировал.
Она что-то тоже бормочет. Пытаюсь расслышать, но не могу. Но главное, что не шарахается от меня, как раньше.
– Марин, – собираюсь наконец-то с мыслями, – объясни мне, чем я тебя все-таки так обидел, что твоя мама безжалостно меня выставила, даже слова не дав сказать?
Она молчит. Только ногой по снегу водить перестала. Поднимает голову вверх медленно. И смотрит во все глаза. У меня даже внутри все похолодело. Сейчас, наверное, убежит все-таки… Или ударит? Теперь сам голову опускаю. Понимаю, что глупо было снова весь этот разговор затевать.
– Тебя? – слышу ее голос и чувствую, как он дрожит.
Плачет, что ли? Заглядываю в ее глаза. А они такие огромные, зрачки расширились. И слезами наполняются. Угадал…
– Меня. – Не понимаю ее вопроса, а тем более реакции.
– Так это ты в тот вечер так поздно к нам приходил?
– Я.
Молчит. Теребит руками молнию.
– Так это не тебе, – еле слышно выговаривает, – не для тебя… Я думала, это не ты…
Почти ничего понять не могу.
– А кто? – дотрагиваюсь слегка до плеча.
– Дима…
Замираю от неожиданности. А потом в голове мысли, как рой назойливых мух, кружить начинают. И уже не касаюсь ее легонько, а почти трясу за плечи, одновременно захлебываясь от нахлынувшего приступа воображения:
– Это он?.. Он руки распускал?.. Говори!.. Что? Что он с тобой сделал?
А у самого сердце на части рваться начинает.
– Ничего, – улыбается слегка, хотя зрачки все равно такие же огромные. – Противный он просто. Липнет постоянно.
Выдыхаю с облегчением. Наверное, даже громко очень. Одной рукой шапку на затылок сдвигаю – чувствую, как в жар резко бросило.
– Точно? Не приставал? – решаю уточнить все-таки.
– Да нет… Ничего такого, – качает головой слегка. А потом спрашивает, и снова в глазах слезы блестят: – А это ты за меня контрольную решил?
