Настало утро отъезда. После завтрака и аудиенции у императора, где тот лично пожелал успешного пути, все зашли в комнату Кола. Неделя благотворно сказалась на самочувствии раненого – он уже мог вставать и даже понемногу прохаживаться по комнате, опираясь на трость. Медикусы уверяли, что такими темпами через две-три недели он уже будет вполне в состоянии отправиться в путь.
– Вот и славно! – обняла его Мэйлинн. – Нам только около недели понадобится, чтобы такой оравой добраться до Дуондура. А сколько там пробудем – и вовсе неизвестно. Так что ты наверняка застанешь нас там.
– Я бы остался с тобой, друг, но могу понадобиться Мэй, – пожав руку, произнёс Бин. По парню было заметно, что он действительно не прочь был бы остаться.
– Да ладно, я отлично проведу тут время! – хорохорился Кол, стараясь не выпускать печаль наружу. – Когда ещё потом придётся понежиться на императорских постелях!
– Вы абсолютно правы, друг мой! – сопровождая слова рукопожатием, согласился Каладиус. – Никогда не надо спешить покинуть то доброе, что есть у нас. Поправляйтесь скорее, друг мой! Увы, в пути будет довольно скучно без ваших шуточек.
– Ничего, может быть, придут новые ассассины и нас развлекут, – проворчал Варан, дружелюбно кивая Колу.
– Вот, мессир, поглядите-ка! И нашлась мне замена! – усмехнулся Кол. – Ты, приятель, знатный весельчак!
– Да уж куда мне до тебя! – Варан хлопнул легионера по плечу. – Удачи! Возвращайся скорей!
– Доброго вам пути! Простите, что не выйду на крылечко, чтоб помахать платочком вам вслед – у меня другие планы. Пойду-ка, поваляюсь в кровати, да поем персиков! – улыбка Кола всё же вышла какой-то кривоватой.
– Везунчик! – с притворной завистью вздохнула Мэйлинн, но в глазах её блеснули набухшие слёзы.
– Ладно, долгие проводы – лишние слёзы, – объявил Каладиус. – Так что нам пора!
Во дворе путешественников ждал целый кортеж. Полтора десятка хорошо вооружённых стражников, тщательно отобранных Вараном, топтались вокруг двух больших экипажей. Два десятка великолепных скаковых лошадей – чистых саррассанцев – нетерпеливо ожидали седоков.
Но на этом подарки императора Малиллы не закончились. На бедре Бина и Каладиуса висели новенькие мечи. Клинки их были сделаны из сплава стали и мангила и зачарованы всего пару дней назад, так что теперь они были остры и крепки настолько, что ими, при должной силе, наверное, можно было бы разрубить и булыжник. Родной брат-близнец этих мечей, предназначенный для Кола, лежал поодаль, дожидаясь своего часа. Такой же меч во время утренней аудиенции был предложен и Варану, но тот отказался:
– Мой меч прошёл со мной через многое, государь, и теперь мы уже вполне можем друг другу доверять, – извиняясь, ответил он Малилле. – Прошу не гневаться на меня, но я бы предпочёл остаться при своём оружии.
– Это слова опытного воина, – нисколько не обиделся император. – Я прекрасно понимаю, что значит доброе оружие! Тогда, уважаемый, примите от меня хотя бы вот эту кольчугу. Она сделана гномскими мастерами, и невероятно прочная, хотя и лёгкая. Для тех, кто любит останавливать стрелы голыми руками, она будет весьма кстати, – усмехнулся Малилла.
– Это прекрасный подарок, благодарю вас, государь, – преклонил колено Варан, принимая серебристую кольчугу, сделанную из столь тонких колец, что она действительно была лёгкой и нисколько не стесняла движений.
– Такую же кольчугу, но более подходящую для стройной женской фигуры, я предлагаю вам, прекрасная госпожа, – обратился император к Мэйлинн. – Она сделана из мангилового сплава и выдержит тяжёлый арбалетный болт, пущенный с пяти шагов. Надеюсь, она сослужит вам добрую службу!
– Не хотелось бы, чтобы пришлось применять её в деле, но, боюсь, не всё в этом мире происходит так, как нам хочется, – ответила Мэйлинн, принимая ценный дар. – Благодарю вас, ваше величество, за поистине царскую щедрость!
Пашшан, чьё умение владеть его странным шестом уже было широко известно во дворце, получил в дар от императора саррассанский кинжал весьма тонкой работы. Баинин молча склонился, выражая свою благодарность.
Так и началась последняя стадия их путешествия. До сих пор друзья, как правило, двигались в южном направлении, теперь же путь их лежал на север. Однако путь этот пока совершенно не казался сложным. Под копытами лошадей лежала Великая имперская дорога, по сравнению с которой стыдливо меркли даже широкие тракты Пунта. По этой дороге путешественникам надлежало двигаться почти до самой границы империи туда, где к Великой имперской примыкала дорога, которую прозвали Гномской. Эта самая Гномская дорога вела до отрогов Анурских гор, в которых трудолюбивые гномы пробили тоннель, ведущий к их подгорному городу Дуондуру.
Собственно, по отличным дорогам, пополняя запасы и отдыхая в частых постоялых дворах, всё путешествие до столицы гномов для столь громоздкой кавалькады должно было занять около недели или чуть больше, хотя иные гонцы императорской почты умудрялись добираться от Шатра до Дуондура за три дня.
Путешественники бо́льшую часть времени проводили в экипажах, исходя из соображений безопасности. Охранники, рассредоточившись на расстоянии примерно в две-три сотни футов во всех направлениях вокруг экипажей, неутомимо скакали рядом. Вокруг расстилалась Саррасса – удивительная страна, щедрая на красоты, поэтому скучать было некогда. И хотя путешественники приближались сейчас к местности, которая была родиной Варана, он не выказывал ни малейшего волнения по этому поводу.
– Я мало что помню из своего детства, – пожал он плечами, на очередной удивлённый вопрос Мэйлинн. – Моё селение стоит довольно далеко от Великой дороги, так что туда мы не попадём при всём желании. Да и если бы даже попали – не уверен, что сумел бы его вспомнить и узнать.
– Неужели тебе не хотелось бы увидеть своих родных? – изумился Бин, который каждый день с грустью вспоминал оставленную семью. – Братьев, сестёр?
– Нет, – чуть задумчиво покачал головой Варан. – Я почти не помню никого из них. Для меня они теперь – чужие люди.
– Но как такое возможно? – воскликнул Бин.
– Когда я их покинул, я словно отсек от себя ту часть моей жизни. Словно захлопнул тяжёлую дверь. У меня была другая жизнь, и багаж из воспоминаний меня только тяготил бы. Уверен, Мэйлинн понимает, что я имею в виду.
– Почему это она должна это понять? – удивился Бин.
– Потому что у воспитанниц Наэлирро происходит то же самое, – с грустью в голосе пояснила Мэйлинн. – Как только мы впервые вступаем в ворота Школы, мы уже точно знаем, что, возможно, больше никогда не увидим своих родных. Когда лирра выходит из Наэлирро – она уже совсем не то, чем была тогда, когда туда пришла. И она – совсем не то, чем являются все другие, обычные лирры. Она – магиня, живущая в ином, не похожем на прежний, мире.
– Вот-вот, – подтвердил Варан. – У меня было то же самое.
Бин промолчал, но, видимо, он так и не сумел до конца понять и принять сказанное друзьями.
