– Сказал человек, изгнанный из гвардии паладинов, – ядовито усмехнулся Варан.
– Я был изгнан за пьянство, – тяжело отчеканил Кол. – Пьянство – не признак подлости.
– Да, это признак слабости, – парировал мастер Теней.
Все, стоящие сейчас рядом, и не смеющие проронить слова, поскольку это был один из тех моментов, когда вмешиваться нельзя, услышали, как скрипнули зубы легионера.
– Если ты хочешь спровоцировать меня, у тебя ничего не выйдет, – помолчав несколько секунд, выговорил Кол.
– Да меньше всего я хочу тебя провоцировать! – взорвался вдруг Варан. – Наоборот, я хочу стать частью вашей команды, я хочу, чтобы вы приняли меня! Но я убеждён, что подобные отношения нельзя построить на лицемерии. Думаешь, я поверил твоим улыбкам? Ты по-прежнему брезгуешь моим обществом, ты по-прежнему видишь во мне врага! А мне надоело делать вид, что проблемы не существует! Я делаю шаги в вашем направлении, но и вы должны делать ответные шаги! Иначе какой во всём этом смысл?..
– А что касается раненых дорийцев, – помолчав немного и взяв себя в руки, продолжил Варан. – То их нужно было убить. И не потому, что «они бы поступили с нами так же» – мне плевать на эту чушь! Но я не хотел подвергать опасности наш отряд ради их никчёмных жизней. Бьюсь об заклад, что наша святая Мэйлинн тотчас бы принялась врачевать их своим эликсиром, а это значит, что в какой-то критический момент она не смогла бы спасти кого-то из нас. Кроме того, это было бы бессмысленно, потому что эти люди так или иначе умерли бы в ближайшие дни. Их убила бы или степь, или, что вернее, их убили бы эти, – Варан небрежно кивнул головой в сторону пунтийцев, всё ещё тупо стоящих там, где оставили их погонщики.
– Они не стали бы их убивать, – не так уверенно, как хотелось бы, возразил Кол. – Они – простые колоны. У них не хватит духу.
– Самые жестокие люди на свете – слабаки, – сверкнув свежевставленными зубами, парировал Варан. – Те, кого долго унижали и истязали, никогда не простят своих истязателей. Эти колоны не способны были поднять нож, чтобы защитить свою жизнь, но они зубами разорвали бы этих дорийцев, оставь мы их наедине.
– Ладно, что было – того не изменить, – выдохнув, заговорил Кол. – Дорийцы мертвы, и тут уж ничего не поделаешь. А по поводу лицемерия… Ты неверно меня понял. Да, ты мне не нравишься, и я тебе по-прежнему не доверяю. Но «мои улыбки», как ты их назвал – это вовсе не лицемерие. Это и есть как раз те самые шаги, которые я делаю навстречу тебе. За тебя поручились Мэйлинн и мессир Каладиус. Пока мне этого вполне достаточно. Но я буду продолжать следить за тобой, так что просто старайся не давать мне повода.
– Постараюсь, – пообещал Варан, поворачиваясь спиной и отходя.
– Ну что, – Каладиус выдохнул, будто долгое время был вынужден задерживать дыхание. – Пойдёмте к нашим спасённым. Что теперь нам с ними делать? Мастер Варан прав – мы не можем сопровождать их до Пунта, это крайне неразумно.
– Мы дадим им оружие, и мы дадим им шанс добраться домой. Большего они от нас потребовать не могут, – бросил Кол.
Мэйлинн снова поникла головой, но возражать не стала.
– Добрые люди, – подходя к толпе пленников, громко заговорил Каладиус. – Теперь вы свободны и можете отправляться назад, домой.
В толпе послышался ропот, какие-то вздохи, стенания и рыдания. До людей словно только что дошло, что же произошло на самом деле. Многие просто бессильно опускались в пыль, обхватывая голову руками. Другие обнимались – видимо, друзья или родственники. Мужчины хмуро выходили вперёд.
– У вас есть еда и вода, – продолжал Каладиус. – Теперь у вас есть и оружие. Два десятка сабель и два десятка луков – этого вполне хватит, чтобы постоять за себя. Есть ли среди вас те, кто держал оружие раньше?
Из рядов мужчин вышли двое. Один, седой уже колон с измождённым лицом, а также мужчина помоложе, лет сорока, но однорукий, причём ранение, видно, было получено не слишком давно.
– Я состоял в армии его величества, – заговорил первый. – Но уж двадцать годков, как уволен со службы.
– Я – рядовой Западного пограничного корпуса Лайл Станиш, – представился тот, что моложе. – Был ранен в сражении у Грушовки месяца полтора назад. Меня выхаживал сельский знахарь, когда нагрянули лошадники.
– Отлично, рядовой Станиш, – откликнулся маг. – Я вижу, что ваша правая рука всё ещё при вас, поэтому, думаю, вы сможете держать саблю.
– Пика мне, конечно, привычней, но и с саблей совладаю, – усмехнулся Станиш.
– Вот и отлично! Значит, вам и быть командиром. А в помощники вам назначаю… Как величать вас, отец? – забавно было слышать это обращение от человека, разменявшего восьмое столетие к человеку, вряд ли дожившему до шестидесяти.
– Бабушем кличут, ваше благородие, – ответил старик.
– Бабуш? – воскликнул Кол. – А нет ли у тебя, часом, родича в Лоннэе? Такой, знаешь, пройдоха, владелец гостиницы на площади Урожая?
– Нет у меня родичей, ваше благородие, – откликнулся старик. – Сыновья померли, жинка померла, братьев и сестёр Арионн не дал. Так что тот Бабуш ко мне никакого родства не имеет. Да и не удивительно – у нас в Пунте это очень распространённая фамилия.
– Жаль, – усмехнулся Кол. – Вот бы порадовал старого скрягу, что родственничка его от рабства спас!
– Ну как-нибудь в другой раз, – пообещал Каладиус. – А пока назначаю вас, господин Бабуш, помощником командира. Что, удержите-то ещё саблю в руках?
– Как не удержать! – самодовольно отозвался однофамилец мэтра Бабуша. – Руки-то, чай, ещё крепкие! И топор держат, и плуг, и косу!
– Вот и славно! Нам бы ещё одного помощника, на всякий случай…
– Я могу, – выдвинулся из рядов рослый мужик, годами близкий к рядовому Станишу. – Я оружия много в руках передержал, разве что владеть им не доводилось. Я – кузнец. Приходилось и пики ковать, и кистени, и даже мечи. Так что знаю, с какого конца за них браться!
– Отлично! Как звать?
– Пал Даруш. Можно просто Гном.
– А не великоват ты для гнома-то? – рассмеялся Кол.
– Да это просто как-то раз на спор выковал я цветок из железа. А тут как раз проезжал один купец мимоходом, завидел его, и стал меня же убеждать, что цветок этот только гномы могли выковать. Так меня люди Гномом и прозвали.
– Добрый мастер! – одобрительно проговорил Каладиус. – Жаль было бы, кабы сгинул-то! А чего ж за себя не постоял, когда дорийцы напали?
– Да струсил я, – простодушно повинился Гном. – Страшно стало за себя, за жену, за деток.
– А где же они? – полюбопытствовал Кол.
– Жинка – тут. И сын старший – тоже, – махнул рукой в сторону толпы кузнец. – А доченька… – в одно мгновение сильное, грубоватое лицо словно размякло и на пыльных щеках показались две светлые дорожки от слёз. – Не выдержала она, померла пять дней тому… Мала была ещё совсем…
