– Что?! – словно снаряд в голове взорвался, потемнело в глазах. – То есть как это нет?!
– Сестру Калитину убили вчера на позициях. И Вавочку Грекову тоже…
Сознание отказывалось верить услышанному. Несколько мгновений Вигель стоял неподвижно, словно остолбенев. Затем захрипел и, стиснув руками голову, шатаясь, вышел из лазарета. Больше всего ему хотелось теперь же быть разорванным снарядом, изрубленным шашкой, сражённым пулей, как Неженцев. Не жить! Не быть! Не чувствовать ничего больше! Не видеть и не слышать! Обратиться в камень, в последнюю песчинку! Чтобы сердце разорвалось, и мука прекратилась. Сердце рвалось, оно раздувалось, наливалось тяжестью, и, казалось, что груди уже мало вместить его, что оно вот-вот лопнет. Но – не лопалось…
– Вы поручик Вигель? – смертельно усталый доктор с воспалёнными, часто моргающими глазами, осторожно коснулся плеча Николай.
– Уйдите… – прошептал Вигель.
– Конечно. Я лишь хотел передать вам… То, что осталось… – доктор протянул ему небольшой ранец, в котором Таня хранила все свои немногочисленные вещи. Отойдя подальше от людских глаз, Николай открыл его, стал перебирать содержимое: смена белья, несколько семейных фотографий, портрет Великой Княгини Елизаветы, Евангелие, затёртое житие Иулиании Лазаревской, молитвослов, чётки… Письма! Вигель глухо застонал, когда они оказались в его руках. Его письма к ней! С фронта! В отчаянии Николай принялся рвать их, а затем, спохватившись, собрал обрывки и поднёс к губам – и тут же бросил их на землю, и ветер понёс их прочь. На самом дне ранца лежала аккуратно обёрнутая белым платком любимая Танина икона – «Умягчение злых сердец». С мукой взглянул Вигель на прекрасный лик Богоматери, сердце которой было безжалостно пронзено семью стрелами людской злобы. Так и послышался вкрадчивый голос Тани:
– Умягчи наши злые сердца, Богородица, и напасти ненавидящих нас угаси. И всякую тесноту душевную разреши. На твой бо святый образ взирающие твоим страданием и милосердием о нас умиляемся и раны твои лобызаем. Стрел же наших, тебя терзающих, ужасаемся. Не дай нам, Мати Благосердная, в жестокосердии нашем и от жестокости ближних погибнути. Ты бо воистину злых сердец умягчение! Ты запомни эту молитву, Николенька. Она всегда выручит тебя, всегда поможет!
И не защитила, не выручила, не помогла… Господи, за что?! Печален и прекрасен был лик Богородицы, и Николаю вдруг показалось, что он очень похож на Таню. Такими же ангельскими, немного грустными и всё прощающими глазами, смотрела она. И всякое зло, всякая неправда стрелой ранила её всех любящее, чистое сердце. И она носила в себе эти стрелы, и ни к кому не питала зла, и утешала всех… Пожалел Бог оставить своего ангела во плоти на утонувшей во зле земле, забрал на небо. Почему, Господи, почему?! За что караешь так беспощадно?! Вигель вглядывался в дивный образ и видел перед собой лицо Тани. Слёзы градом катились по его почерневшему от горя и копоти лицу, падали на ризы Богородицы, на Её пречистый лик, и казалось, будто бы плачет сама Царица Небесная…
Глава 13. Кто рока ищет…
12-13 апреля 1918 года. Екатеринодар
С каждым часом число орудий у красных увеличивалось, огонь усиливался, раненых и убитых становилось всё больше, а у наступавших не было даже снарядов, чтобы ответить на смертоносный огонь, и батареи молчали… Генерал Эльснер приказал раздать последние десять тысяч патронов, больше у армии ничего не было. И уже выбыли из строя многие командиры, а Екатеринодар продолжал стоять. Генералу Казановичу удалось прорваться в город, но удержаться в нём не было возможности, и пришлось отступить. Тридцатого марта Корнилов собрал военный совет. Заседание проходило в здании фермы Кубанского экономического общества, находившейся рядом с городом. Сюда Верховный перенёс штаб, чтобы быть ближе к фронту. Белые стены фермы были слишком хорошей мишенью, и огонь по зданию вёлся постоянно, но все уговоры найти место более безопасное не возымели действия. Корнилов занял угловую комнату, напротив поместилась команда связи, рядом с ней – штаб и перевязочная. Позади же комнаты Верховного была размещена операционная и комната для раненых, число которых превысило полторы тысячи. Оттуда постоянно доносились стоны, и они ещё больше нервировали Лавра Георгиевича.
В тесной комнате стали собираться участники совещания. Пришедший прежде других генерал Марков повалился на пол у стены и заснул. Скоро появились Алексеев, Деникин, Богаевский, атаман Филимонов и председатель Кубанского правительства Быч. Последним пришёл Романовский, разбудивший Сергея Леонидовича… Когда все собрались, Корнилов открыл заседание. Решить на нём предстояло один единственный вопрос: продолжать ли осаду города или необходимо отступить. И если всё-таки отступать, то в каком направлении. Вначале Лавр Георгиевич подробно обрисовал положение, а затем пригласил присутствующих высказываться:
– Положение действительно тяжёлое, и я не вижу другого выхода, как взятие Екатеринодара. Поэтому я решил завтра на рассвете атаковать по всему фронту. Каково ваше мнение, господа?
Генерал Романовский толкнул Маркова, вновь задремавшего у него на плече. Сергей Леонидович вскинулся:
– Извините, Ваше Высокопревосходительство, разморило – двое суток не ложился… – пояснил, с трудом приходя в себя.
– Мы считаем, что осаду нужно продолжать, так как всякое иное решение, по нашему мнению, означает общую неминуемую гибель! – твёрдо заявил Филимонов, поддержанный Бычом.
Глаза Сергея Леонидовича недобро блеснули, но он не стал высказываться сразу, уступив очередность Деникину. Антон Иванович был не менее категоричен:
– Необходимо немедленно отходить от Екатеринодара. При создавшихся условиях попытка взятия города – дело безнадёжное. Армия обескровлена, люди измучены, оружия нет. Мы погубим всех, если решимся на это.
К мнению Деникина присоединился Романовский:
– Первый порыв уже прошёл, настал предел человеческим возможностям, и об Екатеринодар мы просто разобьёмся. Неудача штурма вызовет катастрофу.
Богаевский, поразмыслив немного, задумчиво произнёс:
– Я не думаю, что город взять невозможно… Но удержать его нам не удастся… Даже взятие Екатеринодара, вызвав новые большие потери, привело бы армию, ещё сильную в поле, к полному распылению её слабых частей для охраны и защиты большого города. Тем не менее, я не могу с уверенностью высказаться в пользу того или иного решения…
– Ваше мнение, Сергей Леонидович?
– Я думаю, Ваше Высокопревосходительство, что, если я, генерал, так вымотался за эти дни, что в первый раз в жизни засыпаю на совещании, то каково должно быть состояние рядовых бойцов! По мне, так лучше не соваться, а поры дождаться! Я нахожу, что нужно отойти от города и двигаться по казачьим станицам в Тёрскую область. У нас ещё будут победы!
– Михаил Васильевич?
Все выжидающе посмотрели на старика Алексеева, известного с давних пор блестящим стратегическим умом, которому, правда, не доставало решимости и быстроты, иногда столь необходимых.
