После речи Богаевского толпа взволновалась. Некоторые плакали. Казаки обступили Голубова, спрашивали, что он думает делать с пленником.
– Товарищи, Ростов требует его выдачи.
– Бросьте, господин войсковой старшина! Ну какие мы вам товарищи!
– Нет, товарищи, я старый социалист-революционер и это слово для меня священно.
– Ладно уж! – раздалось из толпы. – Богаевский наш казак, и вы не должны отдавать его в чужие руки!
– Не выдадим! Не выдадим! – послышалось со всех сторон.
– Хорошо, я об этом подумаю, – сказал Голубов.
Николай Матвеевич не нарушил воли казаков и не выдал Богаевского в руки Ростовского Исполкома, окончательно испортив отношения с красной властью. Но красная гвардия с броневиками заняла Новочеркасск, разогнала весь казачий гарнизон и, взяв Митрофана Петровича с гауптвахты, доставила его в Ростов. Здесь-то и начались последние круги ада. Лучше бы было, пожалуй, если бы Голубов разделался с ним, как со многими другими… Хотя тогда не было бы той последней встречи с казаками, не увидел бы Богаевский, как от его слов, слов обречённого смертника воскресает в них истинный казачий дух, за сохранение которого он боролся всю жизнь, не увидел бы слёз на их глазах… Значит, всё не напрасно…
С грохотом открылась дверь камеры. Митрофан Петрович с трудом приподнялся. На пороге стояли двое: председатель ростовской Чрезвычайной следственной комиссии Берушь-Рожинский и начальник ростовской Красной гвардии – сын петербургского чиновника, студент Новочеркасского Политехнического института, проживавший в Донской столице с матерью и известный там, как хромоногий дебошир Яшка Антонов.
– Выходи, контра! – приказал Яшка, кривя губы и поигрывая зажатым в руке наганом.
Что ещё?.. Очередной допрос?.. Уже?.. Ах, доктор, доктор, отчего вы были столь жестокосердны и не подали просимого… Мало было Подтёлкова, так ещё этот расхристанный колченогий мальчишка с обозлённым лицом будет глумиться и плевать ему в лицо… Но теперь уж недолго… Если после первого допроса на теле не осталось живого места, то на втором уж верно выбьют дух.
– Живее! Ну!
Митрофан Петрович с усилием поднялся и, шатаясь, вышел из камеры. Его медлительность чрезвычайно раздражала Яшку, и он постоянно бранился и толкал пленника в спину. У тюрьмы ждал автомобиль. Богаевский был уверен, что повезут его туда же, куда и накануне, в Военно-революционный трибунал, но маршрут оказался иным. Автомобиль быстро мчался по улицам Ростова, а затем и вовсе покинул пределы города.
– Куда вы везёте меня? – безнадёжно спросил Митрофан Петрович.
– Не твоё дело, – огрызнулся Яшка.
У Балабановской рощи остановились. Яшка проворно выбрался из автомобиля и, распахнув перед арестантом дверь, скомандовал:
– Выходи!
Богаевский вышел и последовал за Антоновым в рощу. Рожанский шёл позади. Был чудный апрельский день. Просыпалась природа после зимнего холода, покрывалась зелёным ковром земля, начинали шуметь листвой деревья, и воздух чудно пах свежестью и первыми цветами. Митрофан Петрович глубоко вдыхал его, стараясь в последние мгновения жизни запомнить мир таким, каков он был в этой благоухающей весенней роще – прекрасным, Божьим… Тихо было здесь, лишь птицы перекликивались нежными голосами, радуясь весне. И эту тишину разорвал выстрел, вспугнув стаю птиц, взвившихся в небо. Пуля попала в челюсть, и, захлёбываясь кровью, Митрофан Петрович повалился на землю.
– Добей! – приказал Рожанский Яшке.
И ещё один выстрел грянул в тишине… И навсегда умолк голос донского Златоуста, с такой беззаветной любовью воспевавший родную землю и родной народ и принявший мученическую смерть за эту любовь, за свою верность Дону…
Глава 14. Атаман
В набат не били. Вся немногочисленная деревня и без того собралась на сход. И как было не собраться, если с часу на час ожидали карателей? Накануне явился в деревню комиссар, увещевал и требовал сдать утаиваемое зерно, необходимое для поддержки великих завоеваний революции и голодающих в городах рабочих и их семей. Комиссар был молод, говорил горячо. Но крестьяне лишь посмеивались:
– А мы и защищаем завоевания революции! Земля и хлеб наши таперича: хотим дадим, хотим сами съедим!
Комиссар осерчал не на шутку:
– За утаивание хлеба и неподчинение власть будет карать по законам революционного времени! Если не отдадите по-хорошему, то назавтра мы пришлём в деревню отряд красногвардейцев!
– Но-но! Ты, мил человек, нас не пужай! – лукаво прищурился староста. – Чай, ты не барин! Нужён хлебушек? Так подай денежку! Мы вас, беспорточников, над собой не ставили, чтобы кормить вас за здорово живёшь!
– Вы не достойны называться гражданами молодой советской республики! Вы кулаки! Мироеды вы! Мерзавцы!
Ох, не следовало говорить этого комиссару! Загудела тёмная толпа, надвинулась. Подскочил Сенька-Рыжий, спросил с издёвкой:
– А что, товарищ, все ли равны нынче?
– Все трудящиеся равны!
– Ну, так получай тогда по равенству! – и сунул Сенька в пятак комиссару. Тот выхватил из-за пояса маузер, стрельнул, ранив случайного парнишку, кинулся к лошади, вскочил на неё, помчался прочь, но далеко не ушёл: хлопнул выстрел сзади, выпрямился комиссар последний раз в седле, а затем осел мешком, свесился к земле. Стрельнул в него из охотничьего ружья отец раненого парнишки Авдей. Стрельнул, опустил ружьё, утёр шапкой лоб, сплюнул:
– Собака… Довёл до греха…
Бабы заохали, мужики присмирели, разом почувствовав неминуемую кару за содеянное. А следующим утром собрались все на сход. В середину вышел староста, Трифон Ильичёв. Разменял уже Трифон полвека, схоронил жену и двоих ребятишек, но до работы был зол, ненасытен. Был он невысок, худ, но жилист, крепок, смугл и черняв, как цыган, зорко смотрели тёмные глаза, щурились лукаво, посмеивались. В деревне Трифон пользовался непререкаемым авторитетом: знал он грамоте, отличался сметливостью, хваткостью, рассудительностью, умел говорить красно, умел и дело делать не хуже. Вот, и теперь слушали все его с напряжённым вниманием. Говорил староста о том, что мужик должен быть хозяином на земле, поскольку без мужика земля, что баба, родить не станет, что не могут всякие пришлые комиссары и беспорточники ничего требовать от мужика, но мужик сам должен диктовать им условия. Затем Трифон перешёл к главному:
– Скоро приедет к нам отряд красногвардейцев! Пощады от них ждать нам не приходится! Так как же встретим мы этих незваных гостей?
– На вилы их!
– Надо в лес уйтить и переждать!
– Чего переждать?! Переждать, покуда они всё наше имущество загребут и дома попалят?! А нам с бабами да ребятишками куды?!
– Тише! – прервал спор Трифон. – Кто за то, чтобы дать отпор беспорточникам?
Разом большинство рук взметнулось вверх.
