– А вдруг я дочь его погибших сторонников?
– В таком случае, ты бы не оказалась в таком приюте с пустой биографией.
– Раз так, я должна его ненавидеть. И вдвойне буду ненавидеть за то, что со мной сейчас так поступили. И я не собираюсь умирать, я буду жить. Жить среди людей, которые не очень-то любят Азовский Союз. А меня здесь, в том числе, учили воздействовать на тех, чье слово высоко ценится. Неужели никто не боится, что я буду говорить про вас разные гадости и всеми способами пытаться разрушить ваш союз? Уверена, что многие западники не очень-то рады, что у нас намечается сближение, возможно, у меня получится сыграть на этих настроениях.
– Это твой выбор, – спокойно ответила Ворона. – Извини, Элли, но давай закончим разговоры в таком духе, это опасно не только для тебя. Некоторые слова лучше не произносить вслух, и я говорю не только о Цветнике, это правило актуально везде, даже у западников.
– Вы сказали много, но я почти ничего не узнала и даже не уверена, что вы говорили правду. В ваших словах есть непонятные моменты. Если в приют меня отправили люди Герцога, что им стоило оставить об этом запись? Как я вообще смогла оказаться в Цветнике, ведь таким как я дорога сюда закрыта?
– Элли, я слишком устала от всего этого. Последние дни были тяжелыми не только для воспитанниц. Давай займемся твоей одеждой, времени остается все меньше и меньше.
И все же она меня обманывает. Я в этом почти уверена, но ничего не могу доказать.
Там, куда я отправляюсь, задавать такие вопросы некому. Я никогда не узнаю кем были мои родители.
Я даже свое настоящее имя не узнаю.
Ведь я никакая не Анита, уж в этом уверена на все сто.
* * *
Последний раз иду по длинному коридору с поскрипывающим паркетом. Последний раз аккуратно переступаю через порог, которого давно нет – при очередном ремонте его стесали до одного уровня с крыльцом. Но мои ноги все еще помнят, как спотыкались о неудобный выступ, и раздражение на бракоделов-строителей я тоже не забыла.
Поэтому привычно переступаю через идеально ровное место.
Меня провожают Ворона и еще две воспитательницы. Руки их заняты, они тащат чемоданы с вещами без которых, по их мнению, я не просто не буду выглядеть достойной воспитанницей Цветника, а попросту не смогу существовать.
Но я-то знаю, что для выживания человеку нужно немного и готова на что угодно пойти, чтобы оказаться как можно дальше отсюда. Пусть на самом страшном кластере, пусть у меня не будет ничего, кроме одежды, это все же куда лучше, чем то, что ждет на западе.
Я не верю Вороне, ведь она наверняка меня обманула скрыв правду о родителях. Значит, может обманывать и во всем том, что касается моего избранника.
В таком случае, меня ждет худший кошмар, какой только можно вообразить.
Что-то противно завывает над головой, воспитательницы испуганно втягивают головы в плечи и суетливо озираются вглядываясь в сторону вспышек, после которых доносится грохот разрывов. Наверное, прилетает нечто смертоубийственное, но что именно – не знаю. Этот пробел в моей образованности могла бы заполнить Дания, но ее нет, ни одну орхидею не допустили проститься со мной.
Даже Тину, а ведь я так просила, так унижалась перед Селедкой и Вороной.
Вот нельзя и все.
Мне осталось лишь одно – уже подходя к воротам бросить последний взгляд на окна второго этажа. Отсюда их видно плохо, взгляд вскользь проходит вдоль неудобно расположенной стены, но все равно есть шанс, что за темными стеклами прямо сейчас стоят те, кому повезло избежать заинтересованности представителей омерзительного заказчика.
Уродливого чудовища, которое поджидает меня на западе.
Орхидеи, я никому из вас не желаю такой участи. Даже Мие. Надеюсь, ни одна из вас не выйдет через эти ворота с таким же грузом на душе, как у меня.
Прощайте.
Глава 10
Прости, Саманта
Транспорт, на котором перевозят воспитанниц, всегда идеально чист как снаружи, так и внутри. Это неписанное правило, одно из многих, на которых держатся устои Цветника. К тому же его традиционно принято красить в розовый цвет чуть ли не до последней детали, включая вооружение.
Поэтому мы передвигаемся или на прикрытом стальными сетками автобусе, или на Цветомобиле – легкобронированном грузовике. Ни разу в жизни я не забиралась в настоящую боевую машину.
Орхидеям многое позволено, но красить ради них в розовое бронетранспортеры или танки – все же чересчур. А нам полагается именно такой цвет, это своего рода визитная карточка Цветника.
Мне и сейчас не пришлось забираться ни в танк, ни в бронетранспортер. Дредноут западников был обшит стальными листами и решетками, он походил на уродливую угловатую черепаху поставленную на высоченные колеса. И его, разумеется, не стали красить в розовое ради меня. Грузиться пришлось при скромном освещении, я даже не поняла какого именно он цвета, что-то явно темное, но не понять что. Скорее всего, традиционные грязно-зеленые тона, однако не уверена.
Да и какая мне разница?
Внутри оказалось не так уж и ужасно, я морально готовилась к куда худшей обстановке. Грязно, конечно, но проходы между отсеками просторные и хорошо освещены, можно передвигаться не касаясь запачканных поверхностей. Лишь в одном месте неловко получилось – на короткой лестнице с неудобными ступеньками. Ну и в самом начале пришлось лезть наверх хватаясь за поручни ладонями, после такого захотелось хорошенько их вымыть.
Но больше всего запачкалась из-за прикосновения полковника Лазаря. Он решил проявить галантность, помог мне на лестнице, его ладонь оказалась потной, это было так неприятно, что едва не начала оттирать руку носовым платком.
В дредноуте размещалось множество людей, одеты они были ужасно, выглядели тоже не как персонажи с обложек глянцевых журналов, но никто ничего плохого мне не сказал, а один, как мне показалось, даже покосился с искренним сочувствием. Мои чемоданы куда-то унесли, спасибо, что сумочку оставили.
Самый большой плюс дредноута обнаружился в его недрах. Там размещался отсек полковника Лазаря, этот неприятный и местами противоречивый человек предпочитал путешествовать с приличным на фоне всего прочего комфортом.
Крохотная каморка с невысоким потолком, железные стены затянуты какой-то непонятной тканью похожей на не самый качественный бархат, из мебели диванчик и два небольших кресла напротив него, между ними закреплен столик из черного поблескивающего материала, на стене висит прямоугольник телевизионного экрана, он включен, на нем дергаются вульгарно одетые фигуры. Очевидно, это какой-то некрасивый танец, хорошо, что музыка играет почти неслышно, скорее угадывается, она наверняка такая же ужасная, как все эти неестественные ужимки.
Полковник плюхнулся на диванчик, хлопнул ладонью рядом с собой:
