О задней части я такого сказать не мог, так как именно по ней понял, что Огарик не парень. Топорщилась она. Луковка, конечно, но топорщилась. Девчонка надулась:
– Подожди полгода.
– Не понял. А ты что, зелье не пьешь?
– Я выбросил. – Ребенок опустил глаза.
Стон вырвался неосознанно.
– Его все равно только два года можно пить.
– То есть, – прокрутил я в голове его, то есть ее рассказ, – еще год можно было пить?
Молчание было мне ответом. Ребенок! Ей-богу, дитя! Взрослой жизни ей захотелось!
Палуба под ногами зыбко качалась – неприятная штука, надо сказать, поташнивало. Корабль представлял собой посудину размером шагов двадцать пять, ну, может, несколько больше в длину и шесть в ширину. На палубе торчали две полноценные мачты и недомачта всего с одним парусом, расположенная на корме. Руль представлял собой длинную палку, уходящую за корму. Я-то думал, штурвал! Теперь стали понятны слова корма о том, что рулить не самая легкая работа. Гигант улыбнулся нам. Сзади, то есть на корме, стояла камнеметная машина типа баллисты. Впереди, то есть на носу, – стреломет, очень похожий на кормовую машину, то есть тоже баллиста. На ее лафете сидел Прикованный.
– Знакомьтесь, Огарик, – представил я ребенка.
– Прик… Оруз, – протянул руку раб, улыбнувшись.
– А где все?
– Места пошли выбирать.
– Какие места?
– Где жить будут. Да остальных найти.
– Каких остальных?
– Я при погрузке и разгрузке считаю – делоть-то нечего. Где-то на корабле десяток рабов должны были остаться, не за борт же их выкинули.
– Делать, – поправил Огарик.
– Ты не обращай внимания. Я издалека, из Колского локотства. У нас другой говор. Иногда не так что говорю.
Я едва прислушивался к разговору, переваривая новости дня, вернее, последнюю новость. В свете всего того, что я узнал, совсем по-другому виделся наш разговор про любовь к мальчикам и девочкам! Кровь невольно прихлынула к лицу. Только этого не хватало…
– А ты чего здесь? – спросил я раба.
– Дышу. Ну и впередсмотрящего надо было – я вызвался.
– Место получше не хочешь занять?
Раб подмигнул Огарику.
– Баловство это. После весельной комнаты мне и на палубе хорошо. Приткнусь где-нибудь.
– Поговори со своими. Может, кто на землю захочет?
– Поговорю. А вы куда собрались?
– Лучше бы лишних сначала ссадить…
– Я не буду никому рассказывать. Но люди спрашивать будут, когда говорить стану. Хоть знать, о чем разговор вести.
– Твердая цель сейчас одна – выжить. А так… я на север хотел, там, говорят, имперские не во власти. Наши тоже не против были. Но окончательного решения никто не принимал.
– Север это хорошо.
В трюме действительно находились рабы. Только не десять, а семнадцать – четырнадцать рабов и три рабыни. Не то чтобы красивые… но не старые – лет по тридцать с копейками. Я имею в виду рабынь. В третьей четверти ночи весь рабский состав собрался на палубе. Из девятнадцати наших осталось всего пятнадцать, включая Огарика. Семнадцать человек были от гребцов, ну и семнадцать же – трюмных. Итого почти пять десятков человек. К этому времени судно подверглось тщательнейшему досмотру на предмет чего бы то ни было, если по-рабскому, то прошел полный шмон. Итог был неутешительным. Продуктов очень мало, воды тоже. Корабль только вернулся из рейса, во время которого прожорливые моряки подчистили запасы. А новые погрузить не успели. Лентяи. Клоп шепнул мне на ухо, что нашел шестнадцать империалов в комнате купца (была, оказывается, и такая через стенку с каютой капитана). Остальные благоразумно промолчали, хотя, как я понимаю, даже у простых моряков хоть башок-два, но должны были быть в личных вещах.
Импровизированный совет взялся вести корм. Предлагали мне, но я отказался, поскольку, как оказалось, я не очень хорошо переношу морские прогулки – мутило слегка.
Зря я остерегался рассказать Прикованному о цели нашего путешествия – при мне один из весельных в красках расписывал прелести северных земель. Кое-кому нужно укоротить язык, желательно так же, как Большому. И судя по тому, как увлеченно что-то рассказывает рабам Клоп, я даже знаю будущего немого-два.
– Есть желающие сойти с судна? – спросил Чустам.
А в ответ тишина…
– Это что, за борт? – раздался после паузы закономерный вопрос из толпы.
– Нет. Как рассветет, подойдем к берегу и переправим.
– Я хочу, – наконец решился один из трюмных.
– Я тоже…
Набралось пятеро, из них двое гребцов. Причины никто спрашивать не стал. Женская часть молча хлопала глазами, прижавшись к мачте.
– А вы чего? – тихо спросил я.
– А мы тоже можем? – так же тихо спросила меня одна из них.
Рабыня застала меня своим вопросом врасплох. По-моему, они на корабле ни к чему, и дело не в суеверии – женщина на судне к беде (я вообще сомневался, что здесь есть эта примета), дело в том, что их мало. То есть либо больше, либо никаких. Во-первых, будут конфликты из-за их внимания. Во-вторых, у нас сорок мужиков. Голодных мужиков. Это на каждую больше дюжины – не выдержат. Насколько я знаю, рабыни уже успели сегодня испытать радость утех. Причем не с одним. И хотя мне говорили, что они добровольно… Подозреваю, что девчонки были просто напуганы и только по этой причине не смогли устоять перед обаянием небритых кавалеров. Была еще одна веская причина – венерические заболевания. Иллюзий я не строил – считай хоть у одного, но есть, и этот гипотетический «один» поделится по дружбе со всеми. Ну а с учетом того, что однозначно не у одного и однозначно болезни разнообразны… Букет обеспечен почти всем. С другой стороны, естественные ликвидаторы сексуального напряжения несколько облегчали процесс раскрытия тайны Огарика в будущем, да и злить толпу мужиков не очень хотелось, хотя рабынь было, конечно, жаль. Гадать я не стал. Просто спросил окружающих, обозначив свое мнение, то есть обнародовал теорию о конфликтах, и если дословно: как бы не стерли до ушей.
Первую часть моего выступления встретили легким гулом, вторую – гордыми смешками. Было бы чем гордиться…
– Пусть сами решают, – предложил Прикованный, – а если останутся, то пообещаем силой не брать.
Я хотел добавить: и менять ухажеров раз в неделю, но сдержался, не желая оскорблять рабынь. Цель Прикованного я понимал, точнее, читал в глазах и по стекающей с бороды слюне. Оруз, пока болтал с нами, умудрился проморгать праздник жизни, развернувшийся на нижней палубе. Как уж он так считал груз через проем, что не видел рабынь, когда грузили, я не знаю. Короче, я был не уверен в обещаниях Прикованного.
– Я останусь, – произнесла одна.
