Я достал колечко, на медь наложены нехитрые чары поиска из последней магии оберега.
– Велика ли Гнилая Топь?
– Да нет, не велика, если идти как мы. Но широка в объезд, полдня хорошей скачки посуху. Ползём как черепахи, зато поперёк, выйдет быстрее! – ответил крестьянин делано бодрым голосом.
Там и сям пласты мха пробивают черные пеньки погнивших стволов, дальше и вовсе лес корявых деревьев без листьев обещает твёрдую почву под ногами. На ветках вороны, беззвучно открывают клювы, глядя на нас, но взлетать не спешат, толстые как утки.
– Это что за лесок?
– Не знаю, дальше Проклятой деревни не ходили. Теперь действительно проклятая… – вздохнул набольший.
– Кольцо тянет туда, и сильно!
Мы ступаем меж стволов, вороны взвились лениво и плавно, молчаливые, только шелест крыльев над головами. Закружили в чёрном хороводе, как над падшими, аж жуть берёт. Деревья стоят редко, приземистые, подле стволов круг из лохмотьев коры, ветви гладкие и скользкие. Тянутся в стороны, цепляют соседние, мешая пройти, едва заденешь, ломаются с трухлявым щёлком.
Впереди тёмная гладь, озерцо не большое, не маленькое, посреди крошечный остров с приземистой хибарой, такой же чёрной, как и всё деревянное вокруг. Ввысь от острого конька крыши дымок, серыми завитками из щели над дверью. К берегу острова носом приткнулась лодчонка. Вокруг никого.
– Что за строение? – поинтересовался я у набольшего, слезая, не без помощи, наземь.
– Откуда знать, так далеко не ходили.
– Тянет туда, – заявил я, пряча колечко. – Что-то лодки не видать. Хотя вон она, на том берегу! Есть добровольцы вплавь?
На меня посмотрели как на умалишённого. Только во взгляде Унрулии непонятная тоска.
– Я! Я поплыву!
Унрулия ахнула. Звонкий голос мальчишки режет слух, заставляет кого в смущении отводить взгляд, кого хвататься за сердце.
– Не пущу! С ума сошёл, мало ли что там, в глубине!
Набольший помялся.
– Э-э, уважаемая! Больше некому. Мы, в деревне, плавать не приучены, от старой речки один ручей, – проговорил он, разводит руками. Кивнул на меня. – Колдун наш нынче, того, как топор!
Губы Унрулии задрожали, глаза наливаются влагой, схватила сына за руку так крепко, что Эритор шипит от боли в побелевших пальцах.
– Смелый парень, сразу видно, герой растёт! – попытался я успокоить. Унрулия при слове «герой» вздрогнула всем телом. – Совсем без защиты не отправим, – добавил я, как о деле решённом. Эритор обернулся. – Возьмёшь мой клинок.
Я вытащил нож, хранилище магии – кристалл в рукояти – мёртв. Ищу взглядом что-то твёрдое, слева набольший опёрся на вилы, одежда в разводах сажи, лицо не чище – лопоухий посланец из преисподней. Я вдарил со всех сил рукоятью, аккурат камнем по бронзе зубцов. Кристалл взорвался крошевом, в сверкающую пыль, частицы усыпали серебро клинка. Лезвие потемнело до серой стали, лишь кромка сверкает, как мелкими алмазами посыпана. Эритор принял в ладони благоговейно, точно рыцарь свой первый меч.
– Помни, у тебя один-два удара! После можешь хоть выбросить, толку будет чуть.
Мальчик замедленно кивнул, челюсти сжаты. Унрулия отвернулась и как-то сгорбилась, лицо прячет в ладонях. Эритор приобнял на миг, прижался. Не дождавшись ответа, зашагал к воде. Унрулия дёрнулась вслед, я поймал за рукав, избегая коснуться кожи хоть пальцем.
– Всё будет хорошо, верь мне, я обещаю! – сказал я.
Унрулия резко вырвалась, не удостоив взгляда, но замерла. Эритор в воде по пояс, дрожит от холода. Медленно погрузился по шею, плывёт, стараясь не гнать волну, ноги дрыгаются как у лягушонка, руки мерно гребут в стороны, в зубах рукоять кинжала.
То ли в озере зубастого никого, то ли Унрулия так крепко держала кулачки, но Эритор благополучно достиг лодки. Стащил на воду, не привязанную. Сперва лодка плывёт сама, Эритор затаился на дне – прирождённый лазутчик! Но вот показалось весло, лопасть бесшумно двигает воду то с правого борта, то с левого. Лодка ускорила ход, через несколько минут тычется в корягу в десятке шагов от нас. Эритор сияет победной улыбкой.
– А что, молодец! – воскликнул я.
Все хлопают, уже не мальчика – юношу, по плечам, только Унрулия сложила на груди руки и воротит моську. Эритор подошёл, шмыгнув носом, заглядывает снизу в глаза, прижался, обхватил за талию и тыкнулся лбом в живот. Унрулия упрямо пытается сдержать улыбку, но та прорывается в уголках губ. Эритор всё понял по глазам, рассмеялся счастливо.
– Держи кинжал, Виллейн! – проговорил Эритор с сожалением, протягивает клинок.
– Оставь у себя, пригодится больше, чем мне.
Смех затих, оскорблённая было тишина тут как тут. Лодка просела под нашим весом до края бортов, озеро скользит тихо мимо. Я заглянул в глубину. Вода прозрачная до дна, но солнечный свет не в силах пробить толщу, и смотрю как в тёмный колодец. Видны спины рыбёшек, светлая стайка поплыла вверх. Рыбины из белых чёрточек превращаются в метровые брёвна.
Эритор на носу, мы с Унрулией на задней скамейке. Тонкие длинные весла как игрушки в крестьянских руках, островок приближается с пугающей быстротой. Набольший весь в мыслях, глядит под ноги.
Зрачки детины расширились, в больших карих глазах я уловил тень движения. Оглянулся, на покинутом берегу знакомые уроды, пробуют лапами воду. Один залез, циркач, на корягу, покосившийся ствол нависает далеко над водой, конец в лохмотьях коры. Упырь шагнул с опаской, ещё, ногти на пальцах ног как крюки, впиваются в скользкую древесину. Осмелел, шагнул на кору, отгнившая, тотчас сорвалась вниз. Упырь взвыл и рухнул в воду, пальцы лишь царапнули склизкую ветвь. Метнулась белая стая, мощно забурлило, булькнуло сыто и влажно, от упыря грязно-красное пятно на поверхности. Товарищи твари попятились и жалко скулят.
– Утоп, – проговорил недоросль. – Не то, чтобы сам.
– Не, видно, плавать не умеют. Значит, будут стеречь, – высказался набольший. Глянул на меня уважительно. – А магия-то работает!
Я поймал испепеляющий взгляд Унрулии, пожал еле заметно плечами – хорошо, что хорошо кончается.
Лодка чиркнула дном, благополучно застряла на мели. До островка один шаг, спутники торопясь попрыгали наземь, забыли про меня. Под подошвами тех, кто может ходить, тёмный, почти чёрный песок, блестят кусочки слюды и кварца. Я кое-как вылез, зачерпнул мокрую горсть.
– Зачем тебе песок, Виллейн? – спросил Эритор. – Колдовать?
– Нет. Просто красиво. Смотри как сияет! Посижу тут, полюбуюсь!
Я приблизил ладонь, песок из блестящих и чёрных крупинок, чёрные поблёскивают гранями, блестящие налились чернотой изнутри.
– Долго любоваться будем? – грубовато бросил набольший.
– Может, в последний раз, кто знает, что ждёт в хибаре?
