– Просто в четырнадцать лет ты можешь поменять ник – тот, который дали родители, – на новый. И заодно обновить карту. Но раз нет, то…
– А что, можно любой-любой придумать?
– Да, но лучше, чтоб тебе как-то подходил. Кликуха есть какая-нибудь? Как тебя в интернате звали?
– А! Так – Насекомое.
– Насекомое… – Арт поморщился и придирчиво оглядел меня с ног до головы. – Насекомое… Ты, конечно, то еще насекомое, но ник не сильно правильный. Лучше уж Пчелка, от фамилии. Нравится?
– В общем, да, – улыбнулась я.
– Решено. Будешь Пчелкой.
Он опять нахмурился и произнес это почти грубо! Если бы не ласковое прозвище… Ну что с ним творится! Нервный какой-то.
Наконец мы вышли к станции метро, остановились у входа, и Арт принялся расчехлять гитару. На стене аккуратными желтыми буквами была выведена надпись: «Станция «Западный берег»».
– Красиво… – Я разглядывала надпись.
Арт повернул голову.
– Каллиграффити? Да так себе. Можно лучше.
– Это и есть – оно? – воскликнула я.
– Угу. У вас правда, что ли, нет?
– Нету. Да как-то… Никому не придет в голову писать на стенах. Рисовать – другое дело, но нам и рисовать обычно нечем…
Но Арт уже не слушал. Он сосредоточился на деле: повесил гитару за прицепленный ремень на шею и сейчас подкручивал штучки, которые назвал колками – настраивал.
– Конечно, тут не то что в центре. Мало людей. Но там сейчас стало невозможно, а на Северо-Восточном – тем более. Искины шныряют: «Почему не в школе?» – противным голосом изобразил Арт.
– А… почему, кстати? И ты же говорил: там кормят, – припомнила я.
Арт фыркнул:
– Я не могу есть эту дрянь. А учиться там уже нечем у.
На этом рассказ про школу он закончил. Положил полураскрытый чехол прямо на землю и приготовился играть.
– Слушай, а… ту песню я не смогу петь, – забеспокоилась я.
– На английском? Ладно, ту я сам. А ты слушай другие и подтягивай, угу? У меня простые мелодии, слова тоже сообразишь по ходу, ты смышленая.
Все это он произнес таким тоном, как будто ругался на меня! Чудной какой-то.
Арт ударил по струнам и запел:
Мир, как мышеловка,
Где мечутся души,
Да – здесь остановка,
Я мир свой разрушил.
Так больше не будет,
Ждать мы не готовы!
Но – мы только люди,
Мне очень нравилась эта песня. Мелодия действительно была несложной, и я быстро ее запомнила. А слова дальше пошли еще интереснее: про лабиринт, про море и пламя костра, которое рассыпается тысячей нитей… И про человека, который ищет свой путь. Волшебная какая-то история.
Люди спешили мимо. Многие просто не обращали внимания на нас – не понимаю, как можно не замечать такой чудесный голос, как у Арта! Но некоторые все-таки кидали в чехол для гитары монетки – в основном женщины.
Потом Арт затянул уже знакомую мне песню про дорогу и дверь. Я хоть и не знала слов, но подвывала мотив – и монеток посыпалось даже больше.
Настала очередь третьей песни – про любовь и птицу феникс, и я очень заинтересовалась, стараясь запомнить слова, как вдруг увидела шагах в десяти напротив нас вчерашнюю девушку с коротко стриженными «медными» волосами. Рил, вспомнила я. Значит, она тоже не в школе. Кажется, Линкка была права насчет детей Трущоб – учиться они не очень любят. Сегодня вместо огромных колец в ушах у Рил было что-то мелкое, отсюда не разглядеть. Рил стояла, скрестив на груди руки, и как-то недобро пялилась на нас.
Я дернула Арта за рукав и указала на нее. Не прекращая петь, он проследил взглядом, кивнул ей, и тогда Рил подошла, не переставая пялиться. Она была точь-в-точь в такой же синей толстовке с капюшоном, как у Арта, а сережки в ушах оказались ящерками. Она и сама похожа на ящерицу, пожалуй. Так и простояла со скрещенными руками до конца песни.
Арт закончил, сказал ей «привет» и «хватит, на завтрак заработали» и снял с шеи гитару. Потом попросил меня выгрести все деньги из чехла и заодно посчитать.
– Что она тут делает? – спросила Рил тоном, от которого море за нашей спиной неминуемо должно было замерзнуть метра на полтора в глубину.
– Работает, – невозмутимо ответил Арт. – Она мне очень помогла.
Рил ничего не ответила, только зло зыркнула на меня глазами. Пересыпав монеты в обычный полиэтиленовый пакет, мы отправились в кафе.
За всю дорогу никто не проронил ни слова. И только у самой двери в полуподвальное помещение с каллиграфической, но выцветшей от времени надписью «Снежинка» на стене Арт произнес:
– Сегодня правда как-то очень легко пелось. Наверное, потому, что не в одиночку.
С этими словами он открыл дверь и стал спускаться по лестнице.
А Рил придержала меня за плечо.
– Значит, слушай сюда. – Она жевала что-то, от чего пахло клубникой, но слишком остро. – Как тебя там…
– А… Пчелка, – вовремя вспомнила я.
– Так вот, Пчелка. Не трогать Арта, поняла? А то вырву твое певучее жалко. Все ясно?
– Я и не трогаю! – Я вырвала руку из ее цепких клешней. – И вообще у меня парень есть!
– И где же он? – заинтересовалась Рил.
– Не твое дело. На Светлоярске, – ответила я не совсем последовательно, но логика сейчас беспокоила меня меньше всего.
Я распахнула дверь и устремилась вслед за Артом вниз.
Не то чтобы я считала Сергея своим парнем… Да и он бы удивился, наверное. Просто сейчас я очень кстати вспомнила о нем.
В кафе, оказывается, нас уже ждали Кит и Ундина. Абсолютно такая же синяя толстовка, как у Арта и Рил, красовалась и на Ките. И только Ундина сегодня облачилась в ветровку зеленого цвета. Видимо, она старательно поддерживает имидж.
– О! Наша бомжиха, – оживился Кит. – Прибарахлилась. Рил, а ты чего такая тусклая?
Сидя за столиком, они с Ундиной ели что-то, завернутое в лепешки. Запах от неизвестного кушанья исходил вполне заманчивый, и мой желудок с готовностью заурчал. Гитара Арта стояла тут же, прислоненная к стене, а вот его самого не было. Но вскоре я увидела его в глубине кафе, возле прилавка. Рил тоже заметила Арта и, не ответив Киту, ринулась прямо к нему.
– Садись, не стесняйся. – Кит указал на диванчик напротив. – Как спалось?
Он подмигнул.
– Не особенно, – честно ответила я, усаживаясь.
Шея до сих пор побаливала.
