– Нет, извините, почему я? – взглядывая на Атланта с Семеном Арсеньевичем, передернула плечами, попыталась непринужденно засмеяться Маргарита, но вышло все это с той же естественностью механической куклы.
Атлант ответом ей отвел глаза, упер в стол, а Семен Арсеньевич заговорил торопливо, и голос его, так же непохоже на его обычный голос, был по-ветошному, мягонько вкрадчив:
– Ну, Рита, Рита… Ну, ты же знаешь почему, ты же знаешь. Кто, как не ты. Кто кроме тебя… Ты же у нас главный переговорщик, это естественно, что ты…
– Ланчик! – умоляюще позвала Маргарита – так, как звала Атланта только в постели. – Ланчик!
Атлант взглянул на нее – глаза у него были мутные, невидящие, – и она прочла в них: «Заткнись со своим Ланчиком!»
– Нет, я не поеду. Отказываюсь, – решительно поднялась из-за стола Маргарита.
И тут прорезался тот, серый, до этого лишь прошептавший что-то на ухо хозяину:
– Сказано же: заметано! Какой еще базар может быть?!
В несовпадение с его обликом голос у него оказался колоритным, ярким: хриплое клокотание надсаженных связок, – и по одному этому его голосу, лучше, чем из всяких слов, Маргарита поняла: у нее нет выбора. Если не поедет по своей воле, ее повезут насильно. И Атлант с Семеном Арсеньевичем еще станут помогать этим двоим заталкивать ее в машину.
И вместе с тем, противу того животного чувства, что вопило в ней ужасом под ложечкой, она не допускала мысли, что позвана на дачу помимо дела, из-за которого очутилась в этом офисе. И потому, когда уже сидела в машине – роскошном английском «Ровере» с правосторонним рулем, – одна на заднем сиденье, дед Семен – впереди рядом с водителем, когда уже машина плавно несла свое мускулистое акулье тело в потоке других машин на дороге, спросила с сухой деловитостью, лишь чуть, в самой малой дозе приправленной прельстительной женской игрой:
– Семен Игнатьевич! Мне бы хотелось добавить кое-какие детали к нашему рассказу. Может быть, они вам покажутся несущественными… но мне представляется, что они на самом деле очень важны.
Дед Семен повернулся к ней. Но не полностью, не всем лицом, а вполоборота, и на Маргариту оказалось наставлено его ухо. То самое, со слюдянистым серо-коричневым следом от чистки слухового отверстия.
– Ах ты, цветок мой, – проговорил он. Голос его показался сейчас Маргарите еще визгливей, чем там, в офисе. – Какие детали… Все от тебя зависит. Спасешь ты вас всех или нет.
– Простите? – произнесла Маргарита. По-прежнему противясь в себе тому знанию, что было в ней, мозжило под ложечкой бездной, не желая допустить его до себя, отталкивая его от себя изо всех сил. – Что я такое могу сделать?
Дед Семен доразвернул себя на сидении лицом к Маргарите. Грязное его ухо перестало глядеть на нее.
– Гуманитарка? – спросил он. – Не бухгалтерша какая-нибудь?
– Филфак МГУ, – ответила Маргарита.
– Я и вижу: гуманитарка. – Железную маску Властителя рассекла улыбка. – Люблю гуманитарок. Не то что все остальные. Умненькие. Терпеть не могу безмозглых куриц.
Маргарита не знала, как ей ответить на это.
– Офис у вас какой замечательный, – сказала она. – И машина какая… Судя по всему, дела у вас идут хорошо. Да?
– Ничего, – согласился дед Семен. – Руки сложа сидеть не нужно. И все будет ничего. Мы не сидели сложа руки.
– Кто «мы»? – спросила Маргарита. Хотя ей было совершенно все равно – кто.
– Кто? – переспросил дед Семен. Теперь маска Властителя раскололась ухмылкой. – Да много кто. Кто хотел себе состояние сделать. Такого года, как прошлая зима, больше не будет. Все состояния сделаны прошлой зимой. Кто не сделал, уже не сделает. И кто сейчас разорится, – маска Властителя вновь вернулась на его лицо и наглухо закрылась, – тот уже не поднимется. Такого фарта больше не будет.
– Семен Игнатьевич, ну зачем вы? – придала голосу кошачью ласковость Маргарита. Последние слова деда Семена прозвучали как угроза, и следовало их нейтрализовать, чтобы они не отложились у него в сознании. – Ведь вы совсем не такой, каким хотите себя показать. Вы тонкий, вы благородный, вы добрый!..
Дед Семен вдруг поднялся со своего места и полез между спинками сидений назад, к Маргарите. Пролез, свалился рядом с нею и властно, грубо притиснул к себе, второю рукой сжав грудь.
– Твою мать! – выговорил он сквозь зубы. – Гуманитарка!
У Маргариты от его объятия трещали кости, грудь было больно, перед глазами стояло его ухо со слюдянистой полоской серы.
– Пустите! Пустите! Да перестаньте же! – попыталась она освободиться от его рук.
Он позволил ей это.
Маргарита отлетела от него на сиденье к самой дверце, смотрела оттуда, ужас под ложечкой просвистывал ее насквозь, но сознание все так же отказывалось верить в реальность того, о чем говорил ужас. Машина жарила уже на выезде из города, впереди не было видно ни одного светофора.
– Не приближайтесь! – выставила перед собой руку Маргарита, уловив движение деда Семена снова податься к ней.
Он схватил ее руку и притянул к себе, принудив Маргариту едва не лечь на сиденье.
– Не заставляй меня, цветок мой, тебя бить. Не люблю спать с битой женщиной. Какой кайф от битой…
Убежать, как убежать, выло все в Маргарите.
Дача деда Семена оказалась едва не за самой кольцевой дорогой. Пересекли кольцо, поднырнув под мостом, повиляли немного по улицам поселка и остановились перед могучими железными воротами. Внутри, должно быть, их ждали – ворота раскрылись, и в распахнувшийся зев взгляду Маргариты предстала трехэтажная кирпичная крепость.
Маргарита рванулась открыть дверцу – дверца не открывалась. Она жала на ручку, била бедром, – бесполезно.
Машина тронулась и въехала внутрь, подкатила к крепостному крыльцу. В дверце что-то щелкнуло. Маргарита поняла: теперь она может выйти. Дверцы были заблокированы водителем, теперь он разблокировал их.
– Прибыли, цветок мой, – сказал дед Семен, распахнул дверцу со своей стороны и выбрался наружу.
Маргарита сидела и не могла двинуться.
Дед Семен обошел машину и открыл дверцу с ее стороны.
– Слушайте, – поднимая на него глаза, с трудом выговорила Маргарита, – у меня месячные…
Губы у деда Семена сжались.
– Я тебе уже говорил: не заставляй меня, чтоб я тебя бил!
– У меня месячные, – тупо повторила она. – Понимаете, что такое месячные? Я теку.
– Вот мы посмотрим, какие такие месячные, – наклонился он к ней, взял за плечи и вытащил из машины. Рука его ощупала ей ягодицы сквозь юбку, подняла юбку и забралась под нее. Маргарита была в колготках: деловая женщина, переговоры. Мясистая большая рука по-хозяйски оттянула ей резинку колготок, проникла под ту, проникла под резинку трусиков, и ягодицу обожгло горячее потное прикосновение. Рука помяла ей ягодицу, переместилась, помяла другую и, раздвинув ягодицы, полезла в промежность. Крупная ознобная дрожь пробежала по Маргарите с головы до ног, – ее сотрясло.
