— Что же делать?
— Для начала — снять напряжение. А потом… — Доктор задумался. — Наверное, мне стоит дать мадам Бернстайн какое-нибудь легкое успокаивающее и понаблюдать. Она напоминает плохо отрегулированную горелку — может погаснуть или взорваться. Держите меня в курсе. А вы как себя чувствуете?
— Я не в счет, — усмехается Жюли. — Меня волнует состояние Глории.
— Для беспокойства нет причин. Пусть побольше отдыхает. И сократите число визитов. Завтра я снова ее навещу.
Жюли провожает врача, протягивает ему запястье для пожатия.
— Обещаю присмотреть за ней.
Ей казалось, что она раздваивается, произнося подобные вещи, ложь шла рука об руку с искренностью.
Жюли надела темное платье, сменила перчатки и отправилась к сестре. Глория сидела в кресле, глядя перед собой недобрым взглядом. Увидев Жюли, она мгновенно изобразила «умирающего лебедя» и скорбным тоном произнесла:
— Плохи дела. Доктор Приёр только что ушел. Он уверяет, что я слишком мнительна. Но это не так. Что ты принесла?
Жюли начинает разворачивать книгу, но делает это так неловко, что Глория раздраженно отбирает у нее пакет.
— Дай сюда! Нашла что-нибудь?
— Немного, — признается Жюли. — «Золотой» период творчества Джины — послевоенные годы. Ей было пятьдесят, она снялась в «Деле Холдена», но…
— То есть… как пятьдесят? — перебивает сестру Глория.
— Очень просто…
— Хочешь сказать, она родилась в 1887-м, как и я?
— Во всяком случае, так указано в справочнике.
— Покажи.
Жюли открывает нужную страницу, и Глория вполголоса читает биографическую справку.
— Я помню малыша Рея Моллисона. В 1951-м я основала квартет Бернстайна. Джине было шестьдесят четыре, когда этот болван покончил с собой… Невероятно, но факт. Я играла концерт в Лондоне, когда коротышка Коган получил первый приз на конкурсе королевы Елизаветы, и меня пригласили на прием. Боже, как давно это было!
Она опускает книгу на колени и закрывает глаза.
— Представляешь, что случится, когда она им расскажет? Можешь быть уверена — Джина окончательно обоснуется в «Приюте» и постарается украсть у меня друзей… Все эти глупые бездельницы сбегутся к Монтано, чтобы внимать ее «альковным» историям.
Жюли исподтишка наблюдает за сестрой — так доктор Муан поглядывал на нее, изучая рентгеновские снимки. Глория покачала головой, сжав губы в гримасе страдания, потом прошептала, не открывая глаз:
— Я долго размышляла, Жюли. Мне невыносима мысль, что эта потаскуха живет рядом. Лучше уехать — не важно куда, найдем другой «Приют».
У Жюли перехватило дыхание — она поняла, как сильно жаждет осуществить задуманное. Как только Глория окажется вдалеке от Джины, она тут же воспрянет духом, и все усилия пойдут прахом. В каком-то смысле это не имеет значения, но… Она похлопала Глорию по плечу.
— Ну что за глупости! Возьми себя в руки. На побережье всего одно заведение такого класса. И потом… Предположим, что мы уедем… нет — ты уедешь, потому что мне не хватит сил на подобную эскападу.
Глория резко поднимается и с недоверчивым изумлением смотрит на нее.
— Ты отправишься со мной! — восклицает она. — Ты прекрасно знаешь, что я не могу без тебя обойтись.
— Ладно, не нервничай, — соглашается Жюли. — Мы покинем «Приют отшельника». Кто от этого выиграет? Кто будет потирать руки от радости? Кто? Конечно, Джина. Джина, которая сможет говорить любые гадости, ведь тебя не будет рядом и ты не сможешь заткнуть ей рот. Самоубийство молодого актера — скорее лестный факт биографии Джины. А в твоей жизни, бедная моя, были развод с первым мужем… второй муж, принявший яд после того, как его обвинили в гомосексуальных связях… третий муж, депортированный за спекуляции на черном рынке… четвертый муж…
— Замолчи! — рыдающим тоном просит Глория.
— Она не упустит случая вывалить все это на слушателей, заявит, что, сбежав, ты оказала услугу себе и всем окружающим. И никто не сможет тебя защитить.
— Это мое прошлое. И оно никого не касается.
— Если Джина узнает, что ты копаешься в ее прошлом, она неизбежно заинтересуется твоим. Начнешь задавать вопросы о детстве и молодых годах мадам Монтано — и она займется тем же. Это можно понять. Джина имеет право хранить молчание насчет своего рождения и первых лет жизни в Неаполе.
— Мне плевать, как эта актриса провела детство, — взрывается Глория, — но я нахожу недопустимым утверждение, будто она родилась в один год со мной!
— Это еще нужно проверить… Значение имеет только карьера артиста. Здесь твое преимущество неоспоримо. Ты — олицетворение успеха, каждая твоя подруга хотела бы повторить твою судьбу, так что перестань хныкать. Для начала позаботься о своем здоровье, я куплю тебе что-нибудь тонизирующее. Займись музыкой, позови гостей, улыбайся. Как раньше.
Глория гладит сестру по руке.
— Спасибо за то, что так добра со мной, милая. Не знаю, что на меня нашло… Да нет, отлично знаю! Я на мгновение убедила себя, что наградить хотят не артистку, а столетнюю юбиляршу. Теперь нас двое; дадут орден мне — дадут и Монтано, а я этого не переживу.
Жюли не ждала такого поворота и отвечает не сразу.
— Я наведу справки, но первой наградить решили тебя. Вопрос старшинства. Тревожиться не о чем.
Чтобы скрыть замешательство, она подходит к проигрывателю и переворачивает пластинку.
— Немного Моцарта… Ты помнишь эту вещь?
— Я часто ее играла, — отвечает Глория, складывая руки в молитвенном жесте. «Поразительно, как она постарела», — думает Жюли.
— Иди сюда, — зовет Глория. — Я все обдумала. Мне нужно продержаться еще три месяца, до дня рождения, потом можно умирать. Давай поговорим о награде. Как ты считаешь, иностранке могут дать орден Почетного легиона? Джина ведь итальянка. Я служила Франции. Я — не она. Дай мне альбом.
— Который?
— Том VI.
Она знает наизусть содержание всех томов. Газетные вырезки лежат в хронологическом порядке: обзоры, рецензии критиков, восторженные отзывы, интервью, фотографии, сделанные в концертном зале среди толпы поклонников. Запечатленные сорок лет славы, заголовки на разных языках: Wonder Woman of French music… An enchanted violin… She dazzles New York audience…
[49]
Том VI, последний. Глория кладет его на колени, открывает, сестра обнимает ее за плечи, и они читают, склонившись головами друг к другу.
— Это Мадрид, — говорит Жюли. — Я тоже выступала там в 1923-м. В том же зале. На той же сцене. Дирижировал Игорь Меркин.
