— Какие записи? Старые виниловые пластинки на 78 оборотов, которые никто больше не слушает? Не смеши меня! Джина — другое дело. Она снималась в кино, а фильмы лучше выдерживают испытание временем.
— Это так, — согласилась Глория. — Ты что-то придумала?
— Возможно… Музей, надпись на камне…
Глория вздрогнула.
— Надгробная доска? Какой ужас!
— Ты неправильно поняла. Я говорю о доске с памятной надписью. Чтобы прочесть ее, люди задирают голову.
— Не понимаю.
— Мемориальная доска.
— А-а-а…
Взволнованная Глория прижала кулачки к груди.
— Тут нет ничего мрачного, ни тем более похоронного. Вообрази: красивая мраморная доска с простой надписью золотыми буквами:
Здесь жила знаменитая скрипачка
Глория Бернстайн,
родившаяся в Париже 1 ноября 1887 года.
Вторую дату поставят потом.
— Разве обязательно указывать дату рождения? — спросила Глория.
— Конечно, именно она и должна потрясать воображение прохожих. «Эта женщина дожила до ста лет!» — вот что будут говорить люди. Это станет честью для всего «Приюта отшельника». Что выделяет ту или иную улицу или площадь в большом городе? Правильно, мемориальные доски! Они придают им исторический флёр. «Приют отшельника» — прелестное место, но… слишком уж новое. Ему необходима патина времени, светский лоск.
— Да… — задумчиво произносит Глория, и по ее лицу Жюли понимает, что сестра проглотила наживку. — Но как быть с Монтано?
— А что Монтано?.. Предупреждать ее мы не станем, а потом будет слишком поздно. Если Джина вздумает заказать такую же доску для себя, все поймут, что она собезьянничала. Кроме того, она ни за что не решится поставить «…родилась в Неаполе».
— И соврет насчет даты! — возбужденно подхватывает Глория. — Да, идея отличная. Но… А как же ты? Почему бы и тебе не получить собственную доску?
У Жюли готов ответ и на этот вопрос.
— Одной вполне достаточно, — говорит она. — Иначе будет смахивать на стену крематория.
Глория успокаивается, на ее лицо возвращаются краски — идея Жюли подействовала, как переливание крови.
— Так ты согласна? — спрашивает Жюли.
— Да, конечно, и давай не будем откладывать.
Жюли выдерживает паузу.
— Я считаю, что совет предупреждать не стоит, — небрежно бросает она. — Пусть засунут свой устав… сама знаешь куда. Они обязаны проявлять к нам уважение. Ты заплатила за этот дом немаленькие деньги и имеешь право распоряжаться фасадом по своему разумению.
Глория улыбается — впервые за долгое время.
— Не узнаю тебя, — говорит она. — Такой напор… Но ты права, я не стану отвечать председательше. Она поймет, как далеко зашла, когда увидит рабочего, устанавливающего доску.
— Я позвоню в компанию Мураччиоли, они работают с мрамором, делают плитку, облицовку для отелей. Им будет лестно поработать для тебя; патрон наверняка сам приедет на остров, чтобы оформить заказ. Мы попросим его захватить образцы мрамора.
Глаза Глории загораются от предвкушения.
— Мне хочется что-нибудь строгое, — заявляет она. — Не совсем черный… И не совсем белый.
— Темный мрамор со светлыми вкраплениями, — предлагает Жюли.
Глория морщит нос.
— Это будет напоминать галантин из свиных голов! Нужно поискать среди оттенков зеленого.
— С прожилками.
— Ни в коем случае! Никаких прожилок — они создают впечатление, что камень расслаивается.
Жюли было глубоко плевать на то, как будет выглядеть доска. Важна только надпись: «Родилась в Париже 1 ноября 1887 года». Эта фраза — совершенное оружие. Бедная Глория! Пусть напоследок потешит свое тщеславие.
— Ну что же, это твоя доска, не моя, — с напускным безразличием произносит она, — решай сама.
Глория довольно улыбается и откидывается на подушку.
— Я представляю, как она должна выглядеть, остается определиться с размерами и местом на фасаде.
— Над входной дверью, — предлагает Жюли.
— Глупости, там она всегда будет в тени, и никто не обратит на нее внимания. Лучше повесить ее между первым и вторым этажом, вровень с окнами тон-ателье.
— Неплохая идея, — соглашается Жюли.
Глория развела руки, потом сблизила их, прикидывая размеры.
— Вот так будет хорошо. Дай рулетку… Она в ящике комода… И блокнот… Спасибо. 60 на 40, получится изящно и интеллигентно.
— Узковато, — отвечает Жюли. — Буквы и цифры должны быть хорошо видны. Фраза «Здесь жила знаменитая скрипачка Глория Бернстайн» займет много места. Конечно, можно убрать два слова — «знаменитая скрипачка», в конце концов, все и так знают, кто такая Глория Бернстайн. Ведь не пишут же на памятниках Альберту Эйнштейну «знаменитый физик»!
— Не язви! Почему ты вечно меня дразнишь? Позвони Мураччиоли, вызови его сюда как можно скорее.
Жюли набирает номер, излагает суть дела и слышит в ответ: «Мы будем счастливы поработать для звезды!» Глория кивает. Мураччиоли соглашается приехать немедленно и привезти с собой плашки разных цветов, в точности повторяющие цвета мрамора. Цена — не проблема, фирма почтет за честь предложить скидку…
— Подчеркни, что я требую соблюдения секретности, — вмешивается Глория.
— И главное, никому не говорите об этом заказе, — говорит в трубку Жюли.
— Само собой разумеется.
— Я очень довольна! — вздыхает Глория. — Ты замечательно все придумала. Подойди, дай тебя обнять.
Жюли возвращается к себе и первым делом звонит Хольцу.
— Здравствуйте, Юбер, это Жюли Майёль, вам удобно разговаривать? Да? Хорошо. Мне нужен ваш совет.
— Буду рад помочь.
— Я долго не решалась с вами поговорить, да и сейчас не уверена, что поступаю правильно, и все-таки… Так вот, моя сестра возжелала мемориальную доску! Что-то вроде «Здесь жила…» и так далее и тому подобное. Дату ухода поставят потом, сестра оставит распоряжение нотариусу. Вы слушаете?
— Очень внимательно. Почему вы беспокоитесь? Кто, как не ваша сестра, заслуживает, чтобы ее слава была увековечена в мраморе?
— Вы правы. Но имеет ли она право действовать подобным образом? Мне неизвестно, что на этот счет гласит устав, можно ли свободно распоряжаться строением, которое одновременно является частной и общественной собственностью? Доску скоро доставят, и вдруг выяснится, что по причине, о которой нам ничего не было известно, устанавливать ее нельзя. Можете себе представить, каким потрясением это станет для моей сестры? Она и так едва дышит.
