– Скучаешь ты по ним, Рида, – вот и думы… А у меня никого такого нет, пока, конечно, – молвила Ольга.
– Будут, скоро будут, – коротко сказал Влад.
Торопыга Ольга промолчала и лишь взглянула в его сторону.
У меня екнуло сердце. По-радостному: а вдруг будет свадьба?!
– Сегодня мы соприкоснулись с вечностью, – произнес я, разряжая обстановку с оттенком ностальгии. – И что такое вечность? Как ее попробовать «на зуб»? Расскажу-ка я вам случай, когда я, можно сказать, впервые задумался о вечности… Это случилось в Ираке… Там я был по делам внешторга…
И я им поведал следующее.
Рядом с тенями прошлого. Это случилось в семьдесят шестом году. За два года до прихода Саддама Хусейна. Сам Багдад – это из сказки, хотя сегодня – тридцатикилометровый современный город вдоль знаменитого Тигра.
Быть в Ираке и не побывать в Вавилоне?! И вот я там, возле основания Вавилонской башни, которое столь велико, что пальмы по его периметру кажутся кустиками. Рядом с одним из семи чудес света – висячими садами Симирамиды…
Побродив среди теней ушедших поколений, мы – меня привез туда сотрудник торгпредства – двинулись к Евфрату. И вот мы на его берегу – этой реки множества народов. Чего только не видели эти воды за тысячи лет истории Двуречья!
Меня удивило, что по сравнению с Тигром, который широк в районе Багдада, Евфрат был значительно уже, метров триста. Правда, вдали было еще какое-то русло… Но он был полноводен необычно – вода стремительно бежала почти вровень с плоским, покрытым густой травой берегом.
Деревушка Вавилон притулилась рядом. На другой стороне – пальмовые рощи, густые и зеленые. По реке быстро сносило вниз две лодки, длинные и низкие, с изогнутыми кверху носами и кормой. В каждой был рыбак, который методично забрасывал в воду сеть, квадратом растянутую на брусьях.
У реки играли дети, которые не обращали на нас никакого внимания. Молодая женщина, хрупкая и гибкая, не торопясь, мыла в реке посуду из темного металла, похожего на серебро: кувшины, какие-то блюда, ковшики…
Выше по течению другая женщина, аккуратно придерживая бурнус из легкой черной ткани, шелковистой и полупрозрачной, набирала воду в кувшин из глины. Недалеко от нее, еще выше по течению, в реку пускал струю мальчонка лет семи, черноглазый и черномазый. Он высоко задрал грязную рубашку-галабию и не смущался ни женщин, ни нас…
Время двигалось ближе к концу дня. Закат наступал на дальний заречный горизонт, заливая шафрановым цветом все вокруг. С восточного края небо быстро темнело и переходило в глубокие фиолетовые и синие тона.
Все это и тишина вызывала умитворяющее ощущение… вечности. Мы молча взирали на эту сотворенную тысячелетиями гармонию. Зелень травы на берегу, окружающие нас изящно изогнутые стволы пальм хорошо вписывались в фон с глинобитными тонами домиков деревушки, рыжий цвет которых выделялся на фоне темнеющего неба. По деревне мелькали фигуры мужчин и женщин. Как тени, сновали они среди грациозно изогнутых стволов пальм.
Мне казалось, что роща – та же самая, что и тысячи лет назад. Среди этих деревьев люди из поколения в поколение жили, поднимали на ноги детей, покидали этот мир… А эти, что передо мной, были потомками жителей одной из величайших цивилизаций. Они были вавилонянами – и это говорило о многом…
Я закончил рассказ и вывел всех из задумчивости фразой:
– И этот мальчик на берегу символизирует для меня мир людей сегодняшнего дня. Его будущее – это наша радость и наш упрек, упрек сытости, в которой мы живем… И если бы только сытости желудка! Духовной сытости, как у Эллочки-людоедки из «Двенадцати стульев», только заключенной в трех или более прописных истинах…
Меня прервал Брис:
– Все верно, Максим, кроме одного… Ну а ты видишь эту сытость в нашей среде? Можешь не отвечать – это ты грызешь себя за то, что не все удалось сделать, когда ты что-то мог… Точнее, мы все вместе могли…
Этой загадочной фразой, но не для меня, завершились бы наши воспоминания, если бы не Грегори.
Он напомнил нам первый день прихода на Крит и загадочное сообщение о неком открытии.
– Я хочу рассказать вам об этом… Вы должны знать, иначе вы бы считали меня неискренним в общении с вами… Мы, археологи, наложили на себя знак молчания – договорились тщательно проверить это открытие. И только потом, пока в узком кругу, начать готовить мир к сенсации о предании с быком Минтавром…
Вот что рассказал Грегори.
Минотавр был?! В 1979 году профессор античной археологии Бристольского университета Питер Уоррен сделал мрачное предположение.
Во вновь открытом подвале дворца, наряду с ткацким станком, бусинками, орудиями труда и керамикой, был обнаружен большой котел с обожженной землей, остатками съедобных улиток и моллюсков, а также с тремя человеческими костями. И рядом в комнате нашли еще около четырехсот человеческих костей детского возраста. А затем – еще и еще…
Надрезы на них говорили о том, что с костей удаляли мясную плоть, как это делается при подготовке в пищу животных. Разобрались и с тем фактом, что это не был похоронный ритуал. Здесь имела место какая-то другая культовая деятельность. И вывод ученых был ужасающим: имело место жертвоприношение… детей, которых затем употреблялись в пищу!
И Грегори заключил:
– Это объяснение ученого до сих пор, к сожалению, остается лучшим, хотя наносит удар по «мирной» минойской цивилизации… Вот и думается, не это ли является подтверждением факта, что мифы не произрастают из ничего?!
– Да, – задумчиво молвила Рида, – Шлиман, Эванс, Мартиранос… и вдруг – Уоррен?
– Правде, казалось бы, все были рады, – сказал Влад.
– Но такому ли открытию? – уточнила Ольга.
Ни есть, ни пить в таверне уже не хотелось. Но это была наша последняя встреча с Грегори! И он, понимая, что огорчил нас, извинился и хотел уйти. Но русские не были бы русскими…
Прощание с Грегори затянулось за полночь и уже на борту нашего шлюпа, который еще позавчера Гор привел из бухты острова Диа в порт Гераклион, существовавший еще во времена катастрофы.
Застолье на борту «Аквариуса» прошло на высоком уровне. Обе стороны – греческая в лице Грегори и наша в лицах экипажа – не позволили себе перейти грань, вроде «Пей до дна!» или «Ты меня уважаешь?». Удалось серьезно углубиться в вопросы «Почему греки так любят русских» и «Как греки вместе с русскими победили Гитлера». Из песен особой симпатией пользовались «Хотят ли русские войны?» и всемирно известная, по мнению Грегори, греческая партизанская песня «Катюша»…
Я и сейчас помню анекдотическую ситуацию под лозунгом «Полиция и народ едины». Грегори собирался сесть за руль, но… Возле его машины стоял полицейский с мотоциклом. Они поздоровались за ручку. Полицейский покивал головой, помотал ею в знак несогласия с чем-то и втолкнул Грегори в машину. Затем полицейский сел за руль, крикнул нам, чтобы мы покараулили его мотоцикл, и уехал в неизвестность. И остались в памяти красные огоньки машины, увозящей греческого археолога, и еще надежда, что не в полицию, а домой…
