И вот неожиданно в доме моего умершего друга появился мой бывший слушатель, а ныне сотрудник разведгруппы особого отдела украинского флота. Трагедия развала Советского Союза и ярый национализм на Украине глубоко потрясли его душу. Он понимал, что «украинский флот» не может существовать в реальности в отрыве от российского.
Он был убежден, что образец новой подлодки не должен попасть в руки Запада, в объятия которого стремились вооруженные силы Украины, надеясь быть принятыми в НАТО. Бывший слушатель пришел ко мне за советом и помощью по срыву планов похищения подлодки у русской стороны.
Вот так случилось, что «свободное плавание» привело меня снова к делам разведки, ибо информация «по делу о подлодке» немедленно была доведена до Москвы. В столице, после разгона госбезопасности, разведка была преобразована в самостоятельное федеральное ведомство с прежним названием, точнее – в службу внешней разведки.
И вот я, ветеран флота, военной контрразведки, разведки, внешней торговли и специального учебного заведения, снова вышел на тех своих коллег, с которыми работал два десятка лет в нескольких странах по разведзаданиям научно-технического характера и проникал в агентурную сеть западных спецслужб под личиной предателя родины.
Кроме того, с начала шестидесятых годов я входил в особое подразделение, глубоко засекреченное даже внутри самой разведки, – ГРАД. В Группу разведчиков активного действия меня привлек идеолог, организатор и глава НТР в предвоенное, военное и послевоенное время, посмертно ставший Героем России. О мой работе в составе ГРАДа знали только два руководящих сотрудника разведки: ее глава и мой начальник по линии НТР.
Спецификой работы в этой группе была особая привилегия, состоявшая в самостоятельной оценке оперативной обстановки, самостоятельном принятии решений и самостоятельных действиях на грани риска.
Научно-техническая разведка от «демократической перестройки» органов госбезопасности пострадала менее других. Требование американских советников, засевших в московском Белом доме в компании Бориса Непредсказуемого, о ликвидации НТР не было выполнено. И потому в «деле с подлодкой» мне было к кому обратиться.
Правда, я не собирался раскрываться перед нынешним начальником НТР как «секретный сотрудник ГРАДа». В вопросе с ГРАДом инициатива выхода на меня происходила «сверху», и только так. Тем более после событий девяносто первого года.
В Москве мы оговорили план действий под кодовым названием «Шхуна». В «деле с подлодкой» время – фактор решающий. И я уезжал в Крым с конкретным заданием по срыву угона подлодки в украинских водах.
Мне был даны условия связи в Севастополе с вызовом на встречу агентессы «Лады», брат которой – командир именно той подводной лодки. Я получил описание «Карпа» – Богдана Брода, того самого подводного диверсанта-националиста, но не видел фото. Придется искать и фото, и его самого.
Замысел нашей разведки заключался в следующем: установив контакт с агентессой, нацелить ее на вероятное появление Карпа в окружении ее брата, войти в доверие к Карпу и попытаться уговорить его отойти от участия в угоне подлодки или… Об «или» агентесса узнает в нужный момент: это особое задание – действие по обстановке.
* * *
Поселился я в гостинице «Украина» на площади Восстания, названной так еще в честь событий девятьсот пятого года. На нее выходила 6-я бастионная улочка. Она была во время обороны Севастополя в Крымскую войну одной из самых знаменитых. На этой улице мне дали явку в домике, который содержал старый боцман, участник обороны Севастополя уже в эту войну.
Агентесса жила вблизи площади в домах послевоенной постройки. И из окна моей комнаты в гостинице я мог наблюдать через площадь подъезд ее дома. Оставалось только опознать ее по фото.
Для наблюдения за подъездом мне нужна была «техника» – бинокль либо подзорная труба. Последнюю, причем весьма старую, я приобрел у летнего сада на барахолке, столь распространившейся по всей России и на Украине – время было трудное, и жители сводили концы с концами, распродавая нажитое в советское время.
В Севастополе почти все рядом – город не такой уж большой. Чаще всего в центре его люди ходят пешком, особенно утром по прохладе в тени каштанов и платанов. По моим расчетам агентесса, могла выходить из дома часов в восемь. Но… наблюдение за полчаса до и после восьми результатов не дало.
Не мог же я знать, что «завтрак» в дельфинарии, который был заботой агентессы, – в семь утра. Ей приходилось садиться в троллейбус сразу после шести, чтобы оказаться на месте минут за пятнадцать до «завтрака». Именно ее работа в дельфинарии, где готовили «боевых дельфинов», привела агентессу к контактам с советской госбезопасностью.
Вот так, методом проб и ошибок, я все же отловил агентессу и увидел ее садящейся в троллейбус прямо перед входом в гостиницу.
Итак, летним утром я ехал в троллейбусе, в котором агентесса направлялась на работу. В это раннее время народу в салоне было мало, и мне с «предметом моего обожания» удалось сесть рядом. Наступил самый сложный момент: нужно было назвать пароль и получить от агентессы отзыв. А чтобы еще более убедить ее в том, что я не случайный человек, – показать ей план музея-заповедника Херсонеса, развернув его из трубочки.
Начал я с плана. Несколько раз сворачивал его в трубочку и наконец развернул перед агентессой с вопросом:
– Здесь не говорится о времени работы музея. Вы не подскажете, когда он открыт?
– Кажется, ежедневно, с девяти до семи вечера…
Контакт был установлен, но не оперативный – такой вопрос мог задать любой человек. Но далее шли уже слова пароля:
– Вы не скажете, во Владимирском храме похоронены четыре или пять флотоводцев?
Агентесса с небольшой паузой спокойно ответила:
– Похоронено четыре адмирала…
Но и такой ответ мог дать любой житель города, ибо так оно и было. А вот второй вопрос – это уже только для нас. И все же я опасался быть непонятым – она ничем не показала, что поняла первую часть моего пароля. И я спросил:
– Вы имеете в виду собор в Херсонесе?
– О нет, на Городской горке… Храме-усыпальнице адмиралов…
И чуть повернув ко мне голову, она улыбнулась мне одними краями губ. Теперь все сошлось: ключевые слова пароля звучали так: мои «четыре или пять флотоводцев» против ее «четырех адмиралов» и мой «собор в Херсонесе» против ее «на Городской горке».
Я положил руку на план музея Херсонес и мягко постучал пальцем по рисунку храма Владимира, а затем раскрыл ладонь и пошевелил всеми пятью пальцами, давая понять: встреча в пять вечера. А большой палец вниз – это день, то есть сегодня. И снова короткая полуулыбка на губах – в знак согласия.
На месте встречи я оказался, естественно, заранее. Обходя музей почти что по периметру, издалека осмотрел подходы к храму. И был обрадован, что перед входом в него стоял стенд с обширным описанием обстоятельств появления этого храма в Херсонесе. Это давало нам обоим естественную возможность задержаться в этом месте, разговориться и затем пройтись среди развалин древнего города.
