Поднялась рука:
– Тут несколько русских имен, а я – Федор… Назван в честь Федора Федоровича Ушакова, создателя первого греческого государства – Республики Семи Островов, в которую входил и наш остров. Тогда его называли Занд…
Брис обратил свое внимание на оставшихся трех старейшин:
– Что вы скажете, Афанодор, Аттала и ты, Андрей?
Старейшина Андрей откликнулся первым:
– Легенда моего рода гласит, что моему прапрадеду не было еще пяти лет, когда его схватили турки и хотели увезти в Стамбул. Но он им не был нужен – мал, слаб, беспокоен. Они решили от него избавиться и бросили в холодный каземат. Причем это случилось в тот момент, когда русские матросы помогли повстанцам взяться за оружие по призыву вашей матушки-царицы Екатерины. Матросы освободили детей…
Мой прапрадед выжил, потому что его спас… Андреевский флаг. Более того, дважды: первый раз под этим флагом пришли русские матросы-освободители, а второй раз…
Андрей передохнул, смахнул старческую невольную слезу и продолжил:
– Он был завернут в Андреевский флаг после того, как его нашли матросы совсем голенького. А флаг-то был шерстяным и согрел младенца. Флаг с ним так и остался.
– Где этот флаг сейчас? – из-за наших спин спросил Стоян.
– Сохранен в нашей семье – семь детей, одиннадцать внуков, пять правнуков… И всех их крестят под Андреевским флагом. И всех мальчиков называют Андреями: Андрей-первый, Андрей-второй…
На лицах всех присутствующий расцвели улыбки, но больше всех счастливо растроган был старейшина Андрей.
Теперь очередь дошла до Афанодора.
– Мой род, говорят, ведется от родосского мастера-скульптора. Якобы он был автором знаменитой эллинской скульптурной группы – гибель троянского жреца Лаокоона и его сыновей. Мастер – не мастер, а возможно, подмастерьем был. Якобы ребенок был из того рода…
И последним встал Аттал:
– Мой род – скромен: судостроители еще со времен якобы Атлантиды. Но не её самой, а тех племен, которые с ней воевали. Откуда такая уверенность? От имени Аттал, то есть Атлант…
Видимо, этот старейшина был любимцем своих коллег, которые подсмеивались над ним и в этот раз. Но и деда Щукаря любили сельчане! Что представляла собой эта десятка мудрых старейшин? Все – подтянутые, ни одного полного. Взгляды – спокойные и изучающие. Конечно, речь их, записанная на бумаге, как бы олитературена. А на самом деле она перемежалась русскими и греческими словами, которые переводил Брис.
Конечно, они были разными, но чем-то схожими. Старость сглаживает разницу и во внешности, и даже в характерах. Но главное остается – жесты, говорок, нетерпение высказаться… Разность выдавали …шапки – у каждого своя, по фасону и «цеховой» принадлежности.
У Ивануса, Михайлоса, Николаса – полувоенные фуражки со следами времени; у Георгия – морская, у Афанодора – белый, а у Аттала – плетеный картуз. Остальные – один в кепке, двое в бараньих шапках, но разного размера, лохматости и цвета.
И еще – шляпа, какого-то необычного фасона, но из фетра толщиной в палец. Правда, владелец шляпы не выглядел рафинированным интеллигентом. Что это так – выдавали руки, под стать всем остальным. За столом эти потрепанные временем реликвии возлежали перед старейшинами.
Вопросы возникали с обеих сторон, но уже за чаем, кофе и вином. Одно всех объединяло – это глубокое уважение к прошлому: и Греции, и России.
Еще больше мы зауважали нашего Бриса, когда старейшины стали его благодарить за помощь в размещении на острове ветряков с солнечными батареями. Казалось бы, мимолетное знакомство с турецким опытом общения с японцами, которые добывали редкоземельные элементы из отработанных змеевиков, переросло в конкретные дела на пользу жителей острова – для шести его городков и поселений.
Общаясь с нами, Брис все это время молчал. И когда он только успел все это наладить? А старейшины рассказали, что со дня на день ждут японских специалистов для установки ветряков и заключения контракта на отработанные змеевики.
Они заметили, что помощь будет тройная: электричество от ветряков, вырученные суммы для жителей и занятость при ветряках рабочих и сотрудников – пока на строительстве, а затем – при обслуживании их.
Провожая старейшин, мы получили от них плетенки – ровно десять. Бутыли скромно дожидались нас в одном из крыльев веранды. (Позднее, уже на борту «Аквариуса», когда вино старейшин оказывалось в наших бокалах, в честь старейшин звучало русское троекратное «ура»).
А пока – были прощальные объятия, но уже с каждым из нас, а не только с Брисом. Десять крепких и искренних объятий!
В предпоследний день перед отплытием мы с Брисом сидели в его кабинете, в котором я уже освоился. Со стен и полок артефакты вещали о прошлом. И среди них скромная рамочка размером в три листа с документом на греческом языке. Бумага потертая, текст рукописный, местами чуть порванный, с бурыми и сальными пятнами, видимо, от свечи.
Как-то случилось так, что я не осмотрел этот экспонат внимательно. И вот теперь в конце рукописи разобрал слово «Екатерина», а затем понял, что этот тот самое обращение Екатерины Великой к славянскому народу в борьбе с Оттоманской Портой и обещание помощи со стороны России.
Такой документ-подлинник со следами крови повстанцев, даже его копия, – это была бы бесценная находка в копилке фактов из истории России и ее тайного влияния на политику других стран.
И копию его я получил. После перевода с греческого стало понятным следующее его конкретное содержание, которое дается в отрывках из пяти страниц обширного текста.
«Манифест к Славянским народам Балканского полуострова.
19 Января 1769 года».
В обращении говорится, что «…объявляем всем славянским народам православного исповедания, в турецком подданстве находящихся… Сие есть то самое время, которое христиане, под игом ея стенящие…
Полагаем мы совершенную надежду на правосудие Божие и всесильное его известной войск наших храбрости способствование… Подвиг сей заслуживает похвалу пред Богом и пред светом… А сверх того за все, что поставят для войск наших, будут немедленно получать плату… Наше удовольствие будет величайшее видеть христианские области из поносного порабощения избавляемые… И которые отличат себя при том храбростью, предводительством, благоразумными советами и стараниями, обнадеживаются… императорским благославлением.
Дан в Санкт-Петербурге, 19-го генваря 1769 г.
Екатерина».
Еще за день до этой последней встречи в кабинете Бриса я обратил внимание на четыре весьма потертые книги. Это были простые издания с мягкой обложкой.
А привлекло меня в них то, что три из них были по торцу отремонтированы простой водопроводной клейкой лентой. Книги были изданы в начале 60-х годов в издательствах «Географиздат», «Мысль», «Московский рабочий» небольшими для нашей страны тиражами – по 100–200 тысяч экземпляров.
