В очерке «Как звали Штирлица?» изложена краткая биография агента «Брейтенбах»: «Родившийся в 1884 году Вилли Леман – сын преподавателя, учившийся на столяра, он 12 лет прослужил в императорском военно-морском флоте. В 1911 году он поступил в берлинскую полицию… попал в контрразведотдел берлинского полицай-президиума, с 1920 года стал начальником канцелярии отдела. В его обязанности входила и слежка за иностранными посольствами, в том числе и за советским…
Вилли Леман действовал осторожно: сначала он порекомендовал своему лучшему другу (тоже сотруднику полицай-президиума), попавшему в финансовые затруднения, обратиться к русским с предложением своих услуг. Это было в 1927 году, а в 1929-ом Леман последовал примеру друга, что было зафиксировано в делах Лубянки 7 сентября. Москва радировала (в Берлин. – Б. С.): „Ваш новый друг нас очень заинтересовал. Единственное наше опасение в том, что вы забрались в одно из самых опасных мест“. Резидентура отвечала: „…Опасность, которая может угрожать в случае провала, нами вполне учитывается, и получение материалов от источника обставляется максимумом предосторожностей“».
Дальнейшая судьба «Брайтенбаха» автором очерка «Как звали Штирлица?» описывается так: «В 1930 году Леману была поручена „разработка“ советского посольства и противодействие советскому экономическому шпионажу. Его знал и ценил новый прусский министр-президент Герман Геринг, взявший Лемана во вновь созданное гестапо. В начале 1933 года гестапо (вероятно, еще берлинский полицай-президиум, поскольку гестапо было создано специальным декретом Геринга только 26 апреля 1933 года. – Б. С.) посетил Геринг. Он просил чиновников не относиться враждебно к национал-социалистам в своих рядах. Чиновники с участием „Брайтенбаха“ подготовили в ответ письмо Герингу с благодарностью за выраженную им уверенность, что сотрудники отдела впредь исполнят свой долг. К „Брайтенбаху“ стали обращаться с предложением вступить в нацистский союз чиновников. Агент, однако, не спешил с ответом. И только 20 апреля 1934 года, в день рождения Гитлера, Леман был повышен в чине, а в мае принят в СС с правом ношения значка. О возможностях, открывшихся для советской разведки, говорит лишь такой факт: 30 июня 1934 года Леман был в свите Геринга, и в Москву пошла быстрая точная информация о „ночи длинных ножей“ (такое название получило устроенное Гитлером 30 июня 1934 года уничтожение руководителей штурмовых отрядов во главе с Эрнстом Ремом; в них фюрер видел будущих опасных соперников; кроме Рема, жертвой резни пали около 80 руководителей штурмовых отрядов и до сотни рядовых штурмовиков. – Б. С.)…
Приехавший в 1934 году в Берлин Василий Зарубин (сотрудник Иностранного отдела НКВД, с конца 1934 года – нелегальный резидент в Берлине, в будущем – легальный резидент в США, работавший под дипломатическим прикрытием. – Б. С.) хорошо сработался с „Брайтенбахом“, причем на совершенно деловой основе: не идеология, а ежемесячная сумма в 580 марок. Лемана это, видимо, устраивало, так как он вел скромный образ жизни. Его брак был бездетным. Жена унаследовала гостиницу и ресторан где-то в Силезии, там, в случае выхода на пенсию, Леман хотел открыть частное сыскное агентство. В Москве очень заботились о Лемане: помогли ему лечить диабет, а для пьяницы-коллеги, приведшего Лемана в посольство на Унтер-ден-Линден, обеспечили за русский счет поездку в Швейцарию, позаботясь тем самым и о соблюдении конспирации.
Сведения „Брайтенбаха“ поистине не имели цены. Не говоря уже о том, что московские разведчики за 12 лет не имели ни одного провала (обо всех операциях гестапо шли предупреждения). В Москву тек поток информации и документов. В архиве Лубянки отчеты с подписью „Брайтенбах“ составили 14 томов… Он регулярно освещал деятельность политической полиции, гестапо и абвера. Затем, когда по долгу службы он стал заниматься военной промышленностью и военным строительством, в Москву начали поступать данные о строительстве военных объектов. Для дешифровальной службы Лубянки „Брейтенбах“ слал немецкие исходные материалы… Через Лемана шли практически все документы отдела IV-Е (внутренняя контрразведка. – Б. С.)».
Обстоятельства провала Лемана здесь излагаются примерно так же, как и в мемуарах Судоплатова: «В начале сентября 1940 года (после полуторагодичного перерыва, связанного с заключением пакта Риббентроп – Молотов и очередной чисткой в разведке НКВД, связанной со смещением Ежова. – Б. С.) сотрудник резидентуры Александр Коротков встретился с „пропавшим агентом“. 9 сентября 1940 года из Москвы последовала завизированная Берия шифровка: от агента „нужно брать все, что находится в непосредственных его возможностях“, подобрать связника и фотолабораторию для документов, которые будут поступать. Ожидания вскоре оправдались: стала поступать высокоценная разведывательная информация, включая, к примеру, текст доклад Гейдриха от 10 июня 1941 года „О советской подрывной деятельности против Германии“ (этот доклад, подготовленный при участии отдела IV-Е, опубликован в мемуарах бывшего начальника этого отдела Вальтера Шелленберга; здесь описывалась главным образом деятельность агентуры Коминтерна, а также советских агентов в протекторате Богемия и Моравия и среди немецких переселенцев из территорий, присоединенных к СССР в 1939–1940 годах. – Б. С.)…
Позиции „Брайтенбаха“ еще более укрепились – он уже не полицейский, а хауптштурмфюрер СС, криминалькомиссар, сотрудник отдела IV-Е, занимавшегося контрразведкой. В этом отделе Леман ведал защитой военной промышленности Германии…
Связь с „Брайтенбахом“ была поручена новому сотруднику „Николаю“ – Борису Николаевичу Журавлёву… Уже в марте 1941 года „Брайтенбах“ сообщил, что в абвере в срочном порядке укрепляется подразделение для работы против СССР. Его новый начальник Абт, ушедший в свое время из гестапо как масон, по картотекам и спискам подбирает нужных людей. Когда к „Брайтенбаху“ обратился Абт, он рекомендовал ему некоторых своих бывших сотрудников, уже вышедших на пенсию… В июне агент должен был уйти в отпуск до 17 июля. 19 июня он пришел на встречу крайне взволнованный и сообщил, что получен приказ о начале войны против СССР в 3 часа 22 июня. В тот же вечер информация ушла в Москву…
„Брайтенбах“ был потерян во второй раз – на этот раз навсегда. Берлинская резидентура не подготовила связь с ним на случай войны и не дала агенту явок и связей, за что пришлось расплачиваться. Подходов к „Брайтенбаху“ не осталось, так как „Николай“ 4 июля с советской колонией покинул Берлин…
Когда в мае 1942 года в Германию был заброшен агент-парашютист Ганс Барт („Бек“) (у Судоплатова – Альберт Барт. – Б. С.), то ему дали старый пароль, обусловленный еще Коротковым. 11 декабря „Бек“ радировал из Берлина, что разговаривал с „Брайтенбахом“ по телефону, передал пароль и договорился о встрече. Но на следующий день агент не пришел. „Бек“ позвонил еще раз, однако к телефону подошла жена и сказала, что мужа нет дома…
„Бек“ – Барт был через несколько дней арестован и, как он впоследствии признался (он выжил и вернулся в Москву), выдал свою явку к „Брайтенбаху“. Когда же после войны советские офицеры пришли в дом № 21 по Кармен-Сильваштрассе, то госпожа Леман рассказала: в декабре 1942 года муж был срочно вызван на службу и домой не вернулся. Чуть позже сослуживцы под секретом ей сообщили: Вилли Леман расстрелян».
