Происхождение этой неприязни вызвано, видимо, весьма крутыми расправами т. Мехлиса с командирами на юге, на Воронежском и Волховском фронтах, известия о которых распространились, по-видимому, в Армии и о которых здесь, на Брянском фронте, также знают.
„Конечно, – говорят о нем многие (например, генерал Антропов – начальник оперативного отдела штаба фронта, подполковник Шитов – заместитель начальника разведки), – Мехлис человек большой, умный, с широким государственным кругозором, но и с этими прекрасными качествами все-таки было бы лучше, если бы он работал не в армии. В армии самые талантливые, большие люди даже тогда, когда Мехлис неправ, не решаются оспаривать его мнение, так как находятся под влиянием его бывшего положения (помощника Сталина, редактора „Правды“, начальника ГлавПУРа и заместителя наркома обороны. – Б. С.) и авторитета. Поэтому он подминает всех и вся, считает, что ему все можно“.
В подтверждение этого приводят, помимо всего прочего, такой факт: недавно т. Мехлис приказал вызвать к себе на 8 часов начальников всех управлений и служб тыла, но занялся другими делами, и все тыловое начальство – генералы, полковники – ровно сутки лежали в лесу, ожидая начала совещания. (И никто ведь за это время не рискнул напомнить Льву Захаровичу, что его ждут! Поистине, генералы и полковники стоили Мехлиса и зря на него обижались. Каково стадо, таков и пастух. – Б. С.)
Люди здесь очень хорошо знают крутой нрав т. Мехлиса, его резкость, безапелляционность в отношении ко всем. Говорят о нем также, что он не пытается искать, завоевывать любовь своих подчиненных. По словам члена Военсовета 66 армии т. Кривулина, на Степном фронте люди были настолько запуганы его резкими телеграммами, телефонными звонками, выговорами, что не знали покоя ни днем, ни ночью, а когда он уехал со Степного фронта, все там с облегчением вздохнули.
Каждую смену в командном или политическом составе на Брянском фронте, наверное не без оснований, приписывают новому члену Военсовета. В первые дни приезда т. Мехлиса сюда был заменен зам. начальника штаба фронта полковник Ермаков. Ермаков пользовался большим уважением у людей как умный и опытный, по-настоящему обаятельный командир, который умел организовывать порядок в штабе – охрану в штабе, политработу среди командиров и т. д.
На место Ермакова был поставлен полковник Фисунов – бывший секретарь т. Мехлиса (ну как не порадеть родному человечку! – Б. С.). По мнению командиров, которое надо разделить, после замены Ермакова порядка в штабе ничуть не прибавилось, так как заботы Фисунова главным образом касаются Военторга.
Совершенно неожиданно и, по мнению всех, неосновательно был также смещен начальник разведки фронта старый полковник Хлебов, один из деятельных участников двух операций фронта – Касторнинской и Орловской. В первые же дни приезда на Брянский фронт новый член Военсовета заявил ему: „Ваша работа меня не устраивает“. Вскоре Хлебов был откомандирован в Москву и заменен полковником Масловым, приехавшим с Волховского фронта.
Ряд командиров и политработников в известной мере напуганы подобными фактами и потому не уверены в том, что они также не будут сменены. Например, редактор фронтовой газеты полковник Воловец, почти каждый день получающий резкие замечания т. Мехлиса по газете, боится подойти к нему и, как он признается, ожидает дня, когда т. Мехлис сменит его. Ошибкой газеты были несколько передовых и аншлагов в июле – „Устроим немцам под Орлом второй Сталинград“ (окружить германские войска на Курской дуге, как известно, не удалось, и несоответствие лозунга действительности постфактум вызвало гнев Мехлиса. – Б. С.). Но редакция печатала эти аншлаги и передовые половину месяца, исходя из указания Военсовета фронта.
Не стану перечислять другие известные факты. Вполне понимаю, что разбираться в них – не мое дело. Я написал это письмо после раздумья и колебаний, откровенно и прямо, желая одного: чтобы ЦК нашей партии, тов. Сталин знали бы это настроение командиров и политработников по отношению к генералу Мехлису».
Товарищ Сталин, разумеется, знал, что командиры и политработники большой любви к бывшему его помощнику не питают. Но на то и Мехлис на фронте, чтобы местное начальство не дремало. И письмо Коротеева оставил без последствий. С Брянского фронта Льва Захаровича перебросили на Западный фронт, при разделении которого он оказался на 2-м Белорусском, а закончил войну на 4-м Украинском. Сталину Мехлис нужен был как «государево око», чтобы умерять фантазии фронтового командования по части сил противника и собственных успехов. Неслучайно на Брянском фронте Лев Захарович очень быстро добился снятия с должности начальника фронтовой разведки.
Но вместе с тем Мехлис был уже научен горьким опытом своего пребывания в качестве представителя Ставки на Крымском фронте, когда за Керченскую катастрофу был снижен в должности и в звании. Теперь, как член Военного Совета, он непосредственно отвечал за успех боевых действий. Поэтому свою критику обращал против «отдельных недостатков» в тыловых учреждениях, армейских и фронтовой газетах, но не касался оперативных вопросов.
Сталин наверняка догадывался, что его генералы и маршалы в своих докладах значительно приукрашивают действительный ход операций, преувеличивая как силы противника, так и масштабы собственных побед. Но других военачальников у Верховного Главнокомандующего не было. Он еще в 37-м постарался истребить всех сколько-нибудь самостоятельно мыслящих полководцев. Если же теперь снимать с должности за недостоверные донесения – бич русской армии еще с царских времен, – то генералов в действующей армии могло вообще не остаться. Сталину и членам Ставки приходилось верить большинству донесений командующих фронтов и армий или делать вид, что верят. Иначе могла развалиться вся система управления Красной армии. Разведке же волей-неволей приходилось подстраиваться под запросы начальства – от Верховного Главнокомандующего до командира полка. Преувеличенные данные о силах противника облегчали последующее составление столь же преувеличенных донесений об успехах и трофеях советских войск, о тысячах и десятках тысяч убитых и взятых в плен неприятельских солдатах и офицерах. Быстро, в оперативном режиме, проверить сведения разведсводок и боевых донесений все равно не было возможности. Серьезную проверку устраивали лишь тогда, когда неудачи армии или фронта привлекали внимание Верховного и Иосиф Виссарионович требовал оргвыводов. Так случилось в конце концов и на Западном фронте. Соколовский и некоторые сотрудники штаба фронта пали жертвами высочайшего гнева.
Под стать командующему Западного фронта были и командующие армии. В материалах комиссии Маленкова сохранился приказ командующего 33-й армии генерал-полковника Василия Гордова от 4 сентября 1943 года командиру 173-й стрелковой дивизии полковнику Зайцеву, копии которого были переданы всем командирам полков дивизии. Василий Николаевич требовал от подчиненных прорвать оборону врага всеми средствами, в том числе и довольно экзотическими: «Дивизия второй день продолжает топтаться на месте, имея перед собой небольшие группы автоматчиков противника. Ваши заверения меня лично (3.9.) выполнить поставленную задачу оказались очередным обманом. Преступное топтание на месте и окрыление мелких групп автоматчиков врага (стиль у генерала замечательный, вероятно, в данном случае он имел в виду, что немецкие автоматчики окрылены сознанием того, что сдерживают целую советскую дивизию! – Б. С.) происходит потому, что ни вы, как командир дивизии, ни ваши командиры полков не понимают или явно не желают организовать бой.
