Многое в делах об антисоветской агитации и шпионаже определялось позицией командира. Часто ему удавалось отстоять своих подчиненных от особистов или не утвердить вынесенный трибуналом приговор. А иногда, наоборот, тех, кто был неугоден, командиры своей властью или приговором трибунала отправляли в штрафные роты или даже под «вышку» подводили. Настоящих шпионов среди осужденных трибуналами по обвинению в шпионаже было меньшинство.
Даже осторожный Щербаков вынужден был признать, что в Особых отделах немало «малограмотных, неопытных людей». Вернее было бы сказать, что опыт у Керзона, Ильяйнена и их коллег был, но весьма специфический. Это опыт фабрикации политических дел при Ягоде и Ежове, когда требовалось придумать сценарий заговора, а потом всеми средствами выбить из подследственных нужные показания. Начальник ГлавПУРа предлагал направить на укрепление «Смерш» несколько тысяч политработников, рассчитывая, может быть, благодаря этому обрести какое-то влияние на органы контрразведки. Однако вчерашние партийные активисты, ставшие политработниками, никакого опыта оперативно-следственной работы не имели, а страсть к показухе испытывали ничуть не меньшую, чем ветераны карательного ведомства.
Вероятно, оптимальным решением было бы направить в органы контрразведки тех сотрудников НКВД и прокуратуры, которые занимались прежде преимущественно борьбой с уголовной преступностью. Здесь фальсификаций все же было поменьше, чем в области борьбы с «контрреволюционными преступлениями». Но ни Сталин, ни Абакумов не могли столь явно выразить неверие в компетентность «бойцов невидимого фронта», уже дважды основательно почищенных Ежовым и Берией. В конце концов главной функцией «Смерш» был надзор за командирами и политработниками и выявление неблагонадежных в красноармейской среде. Поэтому в области собственно контрразведки все осталось по-прежнему. Ведомство Абакумова чаще несло смерть не настоящим шпионам, а ни в чем не повинным бойцам и командирам Красной армии.
Точнее, чем в созданном в духе социалистического реализма романе Богомолова, суть деятельности «Смерш» передана в постмодернистском романе «Норма» Владимира Сорокина, написанном в 1979 году. Там люди Абакумова действуют в двух метафорических микроновеллах «Искупление» и «В память о встрече», основанных на популярных песнях сталинской эпохи. Вот что можно прочесть в «Искуплении»:
«– С нами рядом бежал человек, – задумчиво проговорил капитан СМЕРШа, снимая портупею с уставших плеч. – Нам казалось: отстанет – могила. Он, понимаешь, упал у траншеи на снег. Малодушье его повалило.
Лейтенант СМЕРШа понимающе кивнул, поставил котелок на прокопченную, монотонно гудящую печку:
– Как же. Помню. Помню, как он перед строем смотрел в тишину. Каждый думал: он должен в сражении искупить своей кровью вину перед павшим вторым отделеньем…
Капитан помешал ложкой в дымящемся вареве, выловил белое разварившееся ухо, устало посмотрел на него. Разбухшую мочку пересекал лиловый шрам.
– А это откуда него? – спросил он у лейтенанта.
– Да это под Брестом его царапнуло. В страшном шквале огня, в рыжем облаке пыли, – с готовностью ответил лейтенант.
– Понятно.
Капитан долго дул на ухо. Потом отправил его в рот и принялся жевать – тщательно и сильно».
Во второй новелле перед нами предстает столь же веселенькая картина: «Сережа одел шинель и повернулся к Лиде:
– Слушай, подари мне на прощанье пару милых пустяков. Папирос хороших, чайник, томик пушкинских стихов… Жизнь армейца не балует, что ты там ни говори… Только ты знаешь, я б хотел и поцелуи захватить, как сухари…
Лейтенант СМЕРШа Горностаев, лично расстрелявший рядового Сергея Ивашова по приговору военного трибунала за распространение пораженческих слухов, лично же и распределял его вещи.
Жестяной чайник достался сержанту Сапунову, запасные сапоги – старшине Черемных, флягу со спиртом лейтенант отдал майору Крупенко.
Вечером, когда усталые офицеры СМЕРШа пили чай в землянке, Горностаев вспомнил про оставшиеся ивашовские сухари, достал мешочек и потряс над грубым столом.
Сухари вперемешку с поцелуями посыпались на свежеструганные доски.
– Что это такое? – Крупенко взял поцелуй.
– А черт его знает, товарищ майор, – пожал плечами Горностаев…
Капитан Воронцов откусил:
– Жвачка, наверно. Американцы, наверно.
– Та ну ее к бису эту живачку! Поотравимсь еще… – Крупенко выбрал поцелуи из сухарей, протянул лейтенанту Огурееву:
– Ну-ка, Сашок, кинь у печурку…
Огуреев отворил дверцу печки и швырнул поцелуи в огонь. Затрещало, запахло чем-то приторным…».
Образно выражаясь, «смершевцы» поедом ели армию, за что их искренне ненавидели красноармейцы и командиры боевых частей. Людоедские и мародерские манеры были среди контрразведчиков в порядке вещей. «Смершевцы» творили постмодернистский мир задолго до появления термина «постмодернизм». В этом мире дезертиры по мановению пера превращались в шпионов, браконьеры, глушившие рыбу, – в диверсантов, а сказавшие спьяну лишнего – в злостных агитаторов-антисоветчиков.
