Не сразу поняв, что случилось, он заорал:
– Убивают!
– Не ори, придурок, ментов накличешь, – сказала Бочкину Рая, отпихнув сильной ногой молоток, подкатившийся к Погадаеву и упавший острым жалом на его мозоль, отчего тот скривился всем телом.
– Так, давай сюда, – сказал Муромцев. Долбить он решил из туалета, так как, по мнению Окладова, Шаламович в этот момент находился именно там.
Муромцев расправил плечи, поплевывая на руки, и, взяв вздрагивающий молоток, со словами «А признайся, Малофей, молоточек-то с. издил?» – направил его в потолок.
Молоток, не успевший затупиться на стройке, с грохотом лихо прошел сквозь панель и раскаленным жалом вонзился в задний проход вечно сидящего на унитазе Шаламовича.
Тот охнул и, не без труда соскочив с отбойного молотка, бросился, не разбирая дороги, из дому.
С огорчением поглядев на спину удалявшегося с такой скоростью, что ему мог позавидовать любой самолет, и непрерывно кричавшего Шаламовича, Муромцев с сожалением отбросил молоток в сторону, так что он вторично попал Погадаеву на ногу, и с этого момента тот стал прихрамывать.
– Итак, – добавил Муромцев с сардонической усмешкой, – остается пионер.
И они пошли к Степанову, который находился дома один и перебирал бриллианты, дожидаясь прихода родителей.
Услышав звонок, он задвинул коробку под кровать и пошел открывать дверь.
Грозный вид четырех мужчин и одной женщины насторожил Степанова, к тому же двое предъявили удостоверение милиционеров.
– А я уж и сам хотел отнести, – заискивающе сказал Степанов.
– Я бы тебе отнес! – прохрипел Муромцев, взяв пацана на шиворот. – Люди, понимаешь ли, приготовили для киносъемок, – кивнул он в сторону Раи, – а он украл. Это тебе, милок, не радиодетали из кружка издить и прятать под лестницу.
Степанов густо покраснел, потому что, будучи в кружке старостой и пользуясь тем, что ему доверяют, он съиздил из кружка все ценное, что там было, и теперь думал, что неплохо было бы съиздить руководителя кружка Александра Семеновича, чтобы тот делал ему приемники из съизженных деталей, так как сам Степанов умел только издить, а собирать не умел.
– А вы, тетенька, режиссер? – спросил Степанов, пытаясь перевести разговор на другую тему.
– Я сейчас режиссер, – грозно взглянул на Степанова Муромцев и сказал: – Граждане понятые, приступим к протоколу.
В это время в прихожей послышались голоса Степиных родителей, и Степа умоляюще посмотрел на Муромцева.
– Ладно уж, – подобрел неожиданно тот, – но смотри, еще что-нибудь съиздишь, приноси к нам в милицию. И отдашь мне лично, понял?
– Понял, – залепетал Степанов и, полный благодарности, поцеловал Муромцеву руку.
– Пионер? – спросил, выходя из комнаты, Муромцев.
– Да, – гордо сказал Степанов, и Муромцев вытер поцелованную руку о штаны Погадаева.
– А вы, граждане, по какому вопросу? – спросил Степин отец, попавшийся компаньонам навстречу.
– Да вот – хотели пригласить вашего мальчика на съемки фильма «Кража под лестницей», но теперь видим, что он для этой роли не подходит.
Компаньоны вышли на улицу. Муромцев любовно прижимал коробку к себе, а все остальные смотрели на нее с вожделением, словно на женщину, которая желательна, но временно невозможна.
Во дворе они увидели толпу граждан, встревоженных поведением Шаламовича, который все еще носился вокруг дома, зажимая грязным пальцем изуродованный задний проход, и вопил благим матом, к которому отчетливо примешивались и настоящие матерные слова.
Самое удивительное, впрочем, было то, что бежал он без костылей, с которыми не расставался уже лет десять подряд. Муромцев привлек внимание потревоженных жителей и, когда все замолчали, сообщил жильцам по секрету, что Шаламовича укусило за задницу чудовище из озера Лох-Несс, неизвестно как и почему проникшее вплавь в московскую канализацию.
Таким образом потешившись над несчастным Шаламовичем, провожаемые удивленными возгласами, компаньоны поднялись к Бочкину и, заперев полоумную старуху в клозете, дрожа от восторга, высыпали сокровища на стол.
И тут же им стало казаться, что в комнате, кроме них, еще кто-то есть. Тут вверху послышался легкий смешок, и с потолка спрыгнул полковник японской разведки, известный самурай, каратега и ниндзя, который к тому же слыл большим шутником.
Сверху на одежду его была накинута какая-то хамелеонская сетка, отчего он невидим был на потолке, а на руках были железные крючья, которыми он за него и цеплялся.
«Опять ремонт придется делать», – тоскливо подумал Бочкин и вдруг узнал в неожиданном косоглазом и желтолицем госте в прошлом майора японской разведки Ямакаки Сигимицу, который в свое время завербовал Бочкина на Халкин-Голе.
– Сигимицу! – обрадовался он гостю.
– Бочкин! – воскликнул самурай, который тоже узнал приятеля, несмотря на то что оба немного постарели. Они обнялись.
– Ты его знаешь? – спросил Муромцев ошеломленного Бочкина и на всякий случай пододвинул ценности к себе, перебирая в памяти приемы японо-китайской борьбы, с которыми, по его мнению, мог на него напасть не прошенный в дом самурай.
– А вы тут даром времени не теряли, как я вижу, – сказал японец таким выговором, словно всю жизнь жил на Зацепе.
– Национальное достояние, – мрачно заметил Муромцев.
– Успокойтесь, господа, Япония не собирается отнимать у вас данные сокровища, – сказал япошка, – но она могла бы у вас их приобрести, заплатив свободно конвертируемой валютой, а также обеспечить беспрепятственный выезд господам в нашу страну.
– Это другое дело, – сказал Муромцев уже несколько спокойнее, а у Окладова остановилось сердце от слова «валюта», и он быстро сказал:
– Согласен.
– Подумайте, господа, – сказал Сигимицу, – а я к вам наведаюсь позже.
После ухода Сигимицу все, кроме Муромцева, стали орать и требовать у истопника свою долю.
– Как хотите, – сказал Муромцев, – но лично я считаю, что мы должны все продать оптом и получить чеки швейцарского банка, – так будет надежнее, – а про себя подумал: «Суки продажные, я вам устрою Японию!»
Лишь Рая в душе была заодно с Муромцевым и только боялась сказать, но в какой-то момент, переглянувшись, они друг друга поняли.
Когда все легли спать и от выпитого на ночь коньяка захрапели, Муромцев бесшумно поднялся и выскользнул, как тень, из квартиры. Он бесшумно спустился мимо спящего на потолке лестничной клетки Сигимицу и позвонил в КГБ.
Через две минуты к дому подъехала черная автомашина, колеса которой были обмотаны тряпками, чтобы уменьшить шум при торможении, и Муромцев уехал. Однако через полчаса он вернулся, правда теперь на пожарном автомобиле, выдвижные лестницы которого были также обмотаны тряпками.
