– Что, сбылась вековая мечта валютчика? – спросил ошеломленного Залупини Муромцев.
– Однако, граф, – замурлыкал Окладов, – неловко как-то. Я принимаю ванну… Вы врываетесь…
– Вот что, – сказал, вытряхивая из «бабок» французского Ротшильда, Муромцев. – Я уполномочен исполнить завещание Бочкина.
– А мне ничего не надо, – смеясь, сказал Окладов.
– Как так?
– У меня все есть. Я это говно, – он кивнул за окно, где стояли автомобили, – здесь покупаю за копейки у Внешторга и продаю за копейки, как тот еврей, но только за валюту.
– И берут?
– Берут. На один-то раз их хватает…
– Бочкин оставил тебе миллион.
– В какой валюте?
– В тугриках.
– В чем??
– Знаешь что, милок, – строго сказал Муромцев, – хватит-ка вые…ваться. Условие таково, что для получения наследства мы должны быть в наличии все, и притом – в Стамбуле.
– А я не поеду. Да и жена моя, если узнает, что Бочкин умер, окочурится от разрыва сердца.
– Му. к, мы сначала ей выдадим наследство, а потом скажем, – улыбнулся истопник.
– Это меняет дело, – сверкнул глазами Окладов. – А когда ехать? Катрин! – закричал Окладов. – Мы тотчас же едем в Турцию.
Через несколько минут все неслись в «чайке» в аэропорт. Бросив машину, которую Окладов купил сам у себя, с открытыми дверями и невыключенными фарами и мотором, они купили билет на рейс «Париж – Лондон – Стамбул».
В Англии к ним присоединился Погадаев, которому они позвонили по телефону с борта самолета.
Наконец самолет взял курс на Константинополь.
В Стамбуле произошла неприятность. Катрин потеряла камень из своей короны, которая на голове была повязана платком, и не захотела выходить из самолета.
Трудно сказать, чем бы все кончилось, если бы не крыска.
Когда заминка была улажена, истопник отвез компанию в отель, приказал спать и, заперев на ключ, поехал к Бочкину.
Утром в ослепительной манишке и черном, как антрацит, фраке, в чалме для куражу, гладко выбритый и слегка пьяный, Муромцев распахнул дверь в упомянутый номер и бросил на пол два фрака, манишки и вечерний туалет для Катрин.
– К вечеру быть одетыми, – приказал он.
Сигимицу остался сторожить наследников. А Муромцев поехал на таможню.
Берия обнял его и вручил приказ о назначении его генералом МГБ.
– Вот что, – усмехнулся он, – мы тут немного подумали и решили вам дать недурной шанс. Здесь, – сказал он, подавая истопнику полуистлевшую карту не то Красного, не то Саргассова моря, – затонул испанский галеон с золотом. Найдете, – представим к Героям СССР. По правде… Хо-хо. Примерное место уже помечено крестиком. Впрочем, непосредственно мы с вами больше уже не увидимся.
– Как это?
– На пенсию я.
– Домой?
– Да нет. Ведь там все думают, что меня расстреляли, да и не осталось у меня никого. Поеду доживать свой век в Германию. Уже и домик купил, где родился и вырос Ленин.
– Значит, он правда немецкий шпион был?
– Не только немецкий. Но и английский, французский, американский – всех стран!
– Ну прощайте!
– Счастливо вам, ротмистр.
Но улице было жарко. От знойного воздуха пересыхало в горле.
Муромцев дошел до караван-сарая в тени мечети и заказал шербет – так, словно всю жизнь и пил только его.
Наступил вечер.
Роскошный «роллс-ройс» подкатил к синагоге. Из него, слегка покачиваясь, вышли расфранченные гости и по убранному еловыми ветками коридору прошли в поминальный зал.
В ограниченном буквой «Б» зале стояли поминальные столы, а в пространстве между ними, в серебряном, инкрустированном советскими орденами саркофаге, оборудованном кондиционером и прозрачной крышкой, лежал «набальзамированный труп» Малофея Бочкина. Катрин на потеху завязали глаза, чтобы не околела раньше времени.
Началась церемония получения наследства. Нотариус удостоверил личности присутствующих и начал читать завещание:
– Распределить наследство между Катрин де Пахуччио, Погадаевым, Сигимицу, Муромцевым, Раей и Сереб-ровым-Окладовым-Залупини.
Вышло две заминки.
Первая заключалась в том, что Окладов женился на Катрин раньше, чем Бочкин скончался. Эту заминку Муромцев решил просто.
– Не будьте советским бюрократом, – сказал он тур-ку-нотариусу.
Турок смутился, покраснел и объявил, что, поскольку брак Бочкина и Катрин был зарегистрирован в СССР, он является недействительным.
Вторая заминка оказалась сложнее. Не хватало Раи, которая также была указана в завещании.
– А что, если перевести их? – спросил Муромцев.
– Нельзя, – заупрямился нотариус, чтобы взять реванш.
Чертыхнувшись, истопник вышел из зала.
«Вот фанаберия», – подумал он, снимая телефонную трубку.
На проводе была Москва.
Майор, с трудом разобравшись в чем дело, успокоил Муромцева:
– Сейчас отправим.
Тотчас по соглашению Кремля с правительством Турции с Байконура стартовал космический корабль «Ильич», готовившийся к полету за пределы Солнечной системы.
Через пару минут он приводнился в Золотой Бухте Константинополя.
Из капсулы вышла Раиса, и истопник помчал ее к Бочкину, одной рукой крутя руль, а другой лаская соскучившуюся девушку.
«Ильича» турки отправили в Москву по железной дороге, на ходу снимая с него копию.
Когда все формальности были соблюдены, нотариус вручил каждому по чеку на один миллион тугриков.
После этого Муромцев подвел его к дверям и за привередливость дал смачного пинка в ж. пу.
Затем он вернулся к столу, поднял бокал шампанского:
– Друзья, почтим память усопшего нашего товарища Бочкина!
Хоть и не в своем уме была Катрин, но про усопшего Бочкина поняла и сдернула повязку с глаз. В это время лакей разрезал алую ленту вокруг гроба и сдернул покрывало.
Бочкин лежал в гробу строгий, как директор средней общеобразовательной школы.
Все выпили.
Катрин поставила бокал и, бледнея, оперлась на стол.
В этот момент крышка гроба стала приподниматься и Бочкин в смрадном, в отличие от гроба, зале, похабно чихнул:
– Апчх…й!
– Будь здоров! – вырвалось у Катрин, и она упала.
– Спасибо, голубка! – гаркнул усопший и кинулся ее поднимать.
Воспользовавшись замешательством, вызванным неожиданным воскресением Бочкина, взял слово истопник.
