Подружился он с двумя людьми: с Михаилом и с женщиной, имя не помню. Только через каждое слово она говорила «бляка». И не было в этой «бляке» ничего матерного, наоборот – было в ней что-то теплое, дружеское. Михаил как-то признался:
– Голоса пришли ко мне. Звали в окно, но я не пошел, у меня третий этаж…
А женщина говорила:
– Ты, бляка, опять уйдешь раньше?
– Ага, – отвечал Серж.
– Жалко, бляка.
В общем, работа удалась, только платили мало. А так, когда хочешь – приходишь, уходишь, можешь хоть неделю не появляться – и не спросит никто. Странная была работа, и начальство странное. Серж скоро привык. Он то складывал из тары высокую гору, то грузил с нее на повозку разные ящики.
Лошадь пугалась, когда с горы ненароком скатывался ящик и мужик на козлах кричал на нее.
Сколько бы продолжалась вольготная жизнь Сержа, одному Богу известно. Но однажды возница явился на работу не в духе и стал хлестать лошадь поводьями по нежной морде.
Мгновенно ему на голову упал ящик, тяжелый, из-под инструмента…
Поскольку наверху был один Серж, его уволили.
Все забывается, только Михаила и ту женщину Серж забыть не смог.
Бывало, разговаривает с кем-нибудь, так и тянет сказать: «Ты, бляка…»
Да некому.
Бегство из России пунти, Медвяка, Матви и Мовича
ПЬЕСА
ДЕЙСТВУЩИЕ ЛИЦЫ
Пунтя.
Медвяк.
Сухомлинский.
Мович.
Толпа.
Матвя.
Шитмышата.
Виндзорский (Виндзор).
СЦЕНА ПЕРВАЯ
Пунтя. Скажи, Медвяка, ведь недаром Москва французам отдана?
Медвяк. Не да… Но с попугаев можно было взять и боле, на…
Сухомлинский. Я тут об образованьи думал.
Мович. И чо?
Сухомлинский. Да денег надо б…
Мович. Всем денег подавай. А ты без денег…
Пунтя. И то. Нефть кончилась. И газу уж ****ец настал… Пора тикать…
Медвяк. Кажися, опоздали…
Мович. Пора вставлять в очки затычки…
Сухомлинский. А як же?..
Мович. Образованье? Буит. Но посля. Пристал. Как ты ваще тут оказался, хлюпик?
Сухомлинский. Я мимо шел.
Пунтя. Шел в комнату – попал у Кремль. Скажи-ка лучше: ты не видел Матвю?
Сухомлинский. Яку?
Пунтя. Которая с деньгами тут ходила…
Сухомлинский: В сортире, мож?
Пунтя. Сам ты в сортире. Сроду. У нее в трусищах запрятано нажитое добро: все банковские карточки всех стран…
Медвяк. Без них тикать мы никуда не можем.
Мович. А я продам свой футный клуб и яхту. И в Монте-Карле обосунуюсь.
Пунтя. Сначала попади туда. Слышь гул?
СЦЕНА ВТОРАЯ
Те же и Матвя.
Нижняя часть живота у нее бесстыдно оттопырена.
Пунтя. Как оттопырилась?
Матвя. Была я в гальюне. И ломом там подземный ход пробила. Воняет, правда. Но зато ведет в Румянцевку…
Сухомлинский. Вот книг бы почитать…
Мович. Читай, ишак. (Показывает ему бумагу.) В ней написано: «Именем революционного руснарода предателев: Сухомлинского, Пунтю, Медвяка, Матвю – посодить на кол на месте Лба на кр. пл.». Пнял?
Сухомлинский. Как енто? И ошибка здесь.
Матвя. Ты, валенок, откеля тут узялся?
Пунтя. Он самый гвоздь. Мы на него всё свалим.
Медвяк. То как же?
Пунтя. А образованье? Ведь от его ж все беды в государстве. Без его никто рубля не смог бы даже съиздить.
Все хлопают в ладоши, кроме шитмышат.
Мович. Одначе, нам пора. А то порвут нам нечто.
Все спешат в уборную.
Сухомлинский. Яв эту пакость не полезу. Фи – там кал…
Пунтя. Дык оставайся, дурень. Пусть тебя толпа на кол посадит поначалу. А мы тем времем смоем кто куда. Я вызову на крышу вертолет из Красного Креста. И улечу.
Все (кроме шитмышат). А мы? А мы? А мы?
Сухомлинский, зажав нос, лезет в темную дырищу под унитазом.
СЦЕНА ТРЕТЬЯ
Кабинет Директора Библиотеки Страны. Из стены вываливается огромный кусок гипсокартона, за ним – перепачканная нечистотами, та же компания, кроме шитмышат.
Пунтя. Теперь на крышу. Вертолет я вызвал, пока скакал по трубам, як сантехник.
Открывается дверь и входят шитмышата.
Пунтя. А вы откудова?
Шитмышат а. Мы знаем все ходы. С какой стати мы в дерьмо полезем?
Пунтя. Я в вертолет вас не возьму.
Шитмышата. Мы и так проедем.
Медвяк. Черт с ними.
Все, толкаясь, выбираются на крышу. Внизу ревет толпа, перелезая через стены на территорию Кремля. На крышу садится вертолет Красного Креста.
Матвя. Ну слава Богу.
Пунтя. Ну, пилот, – поехали! (На пилоте маска Березовича.)
Мович. Фу – напугал.
Пилот снимает маску. Под ней настоящий Березович.
Березович. Теперь, друзья, я вас прямой наводкой доставлю в Англю. Я ее куплял – усю. Там буду вас судить своим международным трибуналом. Он беспристрастен. Годика по три… Тебе же, Шляма (Мовичу) дам на всю катушку. Один буишь в Тауэре. Дам семечек тебе и буш грызть. Пока не сдашь все яхты, клубы, домы. И денюшки оставшиеся все. И буишь ты бомжом бродить в Гайд-парке. Покуда я не смилуюсь. А там – начнешь блины мне печь, картошку жарить, ботинки чистить и стирать носки. И чтобы все кошерное…
Все хохочут, кроме шитмышат.
СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ
Те же и герцог Виндзорский.
Березович. Ну, герцог Виндзор, – переоблачайся. В евонное. Отныне камердинер буит он (на Мовича).
Герцог. Я лучше голый буду.
Березович. Голому нельзя. Народ тебя почтет за педофила. Ведь зесь же деичка…
Виндзор. Иде?
Матвя. А я?
Герцог. Ты – чучело? Ты девочка?
Матвя. А што? Ко мне никто, сродясь, не прикасался.
Пунтя. А сын?
Матвя. Приемыш он, вскормленный гуталином.
Виндзор. Я впомнил: у меня еще одёжа есть. В дворце.
Березович. Погодь, я пропуск выпишу тебе. {Выписывает.)
