И вот, как придут, а их нет, с досады говорят:
– Опять ни Дона, ни Покрышкина.
Со временем часть букв выветрилась, как скороговорка, и стали говорить: «Ни Дна – ни Покрышки».
После расползлось выражение по окрестностям и дошло до Москвы. Про летчиков позабыли, а поговорка осталась. Так-то вот.
Подарок
Шел снег. Старенький автобус, сильно вздрагивая на ухабах, ехал по проселочной дороге. Пассажиров было немного, они молчали. Впереди сидел юноша лет двадцати, он смотрел в окно. В руках у него был небольшой сверток, сквозь края которого виднелись зеленые листья и алые лепестки.
За окном быстро пробегали деревья, кусты, и в надвигающихся сумерках казалось, что они оживают и шепчутся. Он сейчас возвращался за город, в пансионат, где проводил с друзьями студенческие каникулы. Среди молодежи, собравшейся там, была девушка, которая ему очень нравилась, и он улыбался, представляя, как она удивится и обрадуется, когда увидит его подарок – алую розу. Вдруг что-то кольнуло его в сердце. За открывшимся поворотом он увидел замерзшее озеро и вдалеке за ним – маленькую церквушку, казавшуюся загадочной в лучах красного заходящего солнца. Он вспомнил, как вчера, гуляя, он забрел именно туда и, подталкиваемый дувшим в спину ветром, ходил по бедному, казавшемуся заброшенным кладбищу, где были кругом покосившиеся полусгнившие ограды да побуревшие, запорошенные снегом кресты. Он подошел тогда совсем близко к одной из оград и машинально прочел на пожелтевшем от времени кресте надпись:
НАТАША МЕДНИКОВА 1954—1966
Он перевел глаза выше и чуть не вскрикнул: к кресту был приколот небольшой потемневший портрет, с которого на него смотрела грустная девочка. «Это та, которая была предназначена мне в жизни», – почему-то подумал он, и на глаза его навернулись слезы.
– Невеста моя милая… – прошептали дрожащие губы.
Автобус остановился возле деревни. Юноша спрыгнул на землю, постоял секунду, затем решительно направился в сторону леса. И приблизительно через час, когда еще не зашло солнце, можно было видеть, как он возвращался куда-то по белому снегу, а там, возле полуразрушенной церкви, на заброшенном кладбище, за оградой детской могилки, лежала роза.
Подвиг Балабина
В тот вечер в метро было особенно многолюдно. Заканчивался праздник, и пассажиры спешили разъехаться по домам, чтобы вернуть на место мозги, съехавшие набок во время увеселительных мероприятий. По-настоящему праздник должен был закончиться дома, а в вагоне у всех было приподнятое настроение. Несчастные и не догадывались, что на этот раз вагоновожатый Балабин решил изменить направление поезда. Неожиданно вагон тряхнуло.
Это Балабин свернул на одну из боковых веток, которые всегда его манили, когда он проезжал мимо. Пассажиры удивленно переглянулись.
За стеклом вместо привычно мелькавших фонарей то и дело стали появляться красные восклицательные знаки. В вагоны полезли странные неприятные запахи, и люди заволновались. К тому же должна была быть станция, а поезд мчался с бешеной скоростью неизвестно куда.
Один Балабин чувствовал себя великолепно. В упоении скоростью и новыми впечатлениями он позабыл, что вместе с ним едут несколько сотен обеспокоенных людей, среди которых женщины, старики, дети… Он упивался победой над повседневностью. Он превзошел себя. Маленький человечек перешел границу дозволенного и чувствовал, как увеличивается в размерах. Он ощущал себя Лениным, выступающим с броневика, Финляндским вокзалом, летчиком Гастелло, решившимся на таран, космонавтом, летящим в неведомые миры.
К действительности его вернул голос пассажира, нажавшего кнопку пожарной сигнализации. Он спрашивал, что означает это сверхскоростное движение и скоро ли будет станция, и какая.
Балабин возмутился. Он включил переговорное устройство и, возвышая голос, обратился к пассажирам:
– Эй, вы! Вы присутствуете, можно сказать, участвуете при историческом событии. Это сверхскоростной перегон от станции «Белорусская» в Неизвестность. Наши имена попадут в газеты, как имена Папанина и Чкалова. Вся страна узнает нас. Мы переживем незабываемые ощущения. Может, МЫ погибнем, но жизнь МЫ проживем не зря. Верьте мне.
На этом красноречие Балабина споткнулось, и он услышал волчий вой пассажиров, потерявших человеческий облик, беспорядочно нажимавших кнопки в разных вагонах и требовавших от Балабина немедленно остановить поезд, грозивших ему милицией и тюрьмой.
– Ах вот вы как! – прорычал в микрофон Балабин. – Милицию? Так я вам покажу милицию. Хотите знать, какая будет следующая станция? Объявляю: «Следующая станция “Кульпякная”, ха-ха». Я ее сам так желаю звать, я уже ее так назвал… А вы, идиоты, ублюдки, скоты, не хотите совершать подвиг. Что ж, я совершу его за вас!
Тем временем в вагонах происходило что-то невообразимое: у кого было съестное, огромными кусками запихивали в рот, разнополые, а то и однополые ожесточенно пытались совокупиться, кому не досталось пары, перешли на самоокупление, некоторые жгли деньги. Все старались исчерпать хоть что-нибудь, пока еще были секунды жизни. И лишь один пассажир спокойно дремал. Это был автор рассказа. Лишь когда поезд накренился и понесся вниз под все более увеличивавшимся углом, он встал, рванул рукоятку стоп-крана и вернулся на свое место. Но было поздно. Поезд влетел в какую-то трубу, где в окна хлынули моча и кал.
– Канализация! – ужаснулись пассажиры и бросились задраивать окна.
К счастью, это им удалось, и теперь они плыли, словно в подводной лодке, разглядывая экскременты, подплывавшие к стеклам наподобие любопытных рыб.
Но вернемся к Балабину. Очутившись в канализации, он не сдрейфил, а, напротив, воспрянул еще больше. Главное было сделано. Он понял, что на какую неизвестную ветку ни сворачивай, обязательно попадешь в дерьмо.
Дерьмо было везде, а следовательно, не нужно было никуда стремиться, а достаточно было быть там, где ты есть. Вот к какому открытию пришел для себя Балабин, когда услышал нестройный хор голосов, поющих «Интернационал».
– Товарищи! – сказал Балабин в микрофон. Не валяйте дурака. Мы не на «Варяге», и куда-нибудь да выплывем, а кингстоны открывать я вам не советую.
Не успел Балабин произнести сакраментальную фразу, как поезд, проломив какую-то стену, с лязгом и грохотом, в сопровождении нечистот, выполз поперек зала на залитую огнями станцию метро «Маяковская».
В этот момент кто-то душевно сказал Балабину в микрофон:
– Му…к ты, вля…
Балабин вылез из кабины и, пошатываясь, побрел в подсобку. Послышалась музыка.
«А ведь это я сочинил», – подумал Балабин.
Похождения стрека и залатой рыбке
Жил оден старик в каморре над лесницей. Сидьмой итаж. Старуха евойная сбигла с маладым кучебразом, Песку залечили витиринары, Буратина ему был на., не нужен, а Мальва – Мальва была, но ее жистока ахроняле. Стале яицы у стрека лопатца, як хлопкавые каробачки. Ат аденочиства стал стрек пахажовать у зал и поднемать тайком ат энваледной камессии блин. Но не бл…дь, а от штанге: он весил 50 кило. Брал ещо такий же и весил на другой канец штанге – палучалос 120. Ат этава на кампьютире у нево стала блеть спена.
