Из бессчетного количества взорванных шаров не оказалось и двух, у которых это место совпало бы.
Почему я об этом вспомнил сейчас? Сижу на завалинке, вокруг – будни: Сантьяго дразнит Жоржа, Норман играет на гармонике, Кей улыбается и молчит…
Мы очень разные! Очень! И на то, что происходит с нами, откликаемся по-разному. И кто знает, что с нами сталось бы, если бы давление извне в нашей группе не уравновешивалось таким же мощным давлением изнутри!
Ни для кого из нас не тайна, что доплывем мы или не доплывем – зависит только от нас. От каждого – и, более того, – от всех в целом. Вместе, всегда вместе, вопреки фрустрациям, стрессу, нелимитированной активности и прочим жупелам, – только вместе, в этом спасенье и победа и торжество концепции, которую мы взялись доказать.
«То, что объединяет человечество, является естественным и должно поощряться, и, наоборот, то, что разъединяет людей, является искусственным и должно быть преодолено».
Это строки из декларации, которую мы все подписали в конце прошлого плаванья. И мы верим, черт возьми, искренне верим в то, что мы подписали!
Завершался очередной опыт с «гомеостатом», я заполнял протокол и согласно инструкции отключал батареи. Скоро им пришлось отключиться надолго, моего исследовательского пыла хватило на два-три сеанса, затем уже душа не лежала, и руки не доходили, и хитроумный прибор впал в длительную спячку…
Но опыт все равно продолжался. Он был непрерывен. И когда на мостике я глядел на компасную стрелку и старался предвосхитить ее рывки и прыжки, мне казалось порой, что это – стрелка «гомеостата», и океан тащит ее в одну сторону, ветер – в другую, а я – в третью, но равнодействующая есть, она обязательно отыщется, мы же не враги, мы союзники, нам нужно лишь согласовать усилия, примериться как следует один к другому.
А если бы взглянуть на наш корабль сверху – как идет он зигзагами, сбивается с курса и вновь возвращается на курс, карабкается на пенистые гребни, скрипит рулями, хлопает парусом и движется, движется, неторопливо и неодолимо, – весь корабль мог показаться гигантской стрелкой на океанской шкале.
Им управляют по очереди восемь непохожих людей. Восемь вахтенных сменяются у румпеля, восемь мужчин зовут во сне близких. Им представляется иногда, что плаванье невозможно затянулось, что сил больше нет, что партнеры не оправдали надежд, – но гигантская стрелка говорит о другом, она неопровержимо доказывает: восемь пар рук работают так, как надо, восемь пар глаз одинаково пристальны, восемь индивидуальностей несмотря ни на что находят общий язык…
Не знаю, как для кого, но для меня ценнее и значительнее любых протоколов строки, которые я вписывал в дневник регулярно, не кривя душой:
«Обстановка на “Ра-2” нормальная».
Пусть она не всегда была нормальной. Важно, что и дни, омраченные конфликтами, я характеризовал так, а не иначе, то есть отделял в сознании своем злаки от плевел, истинное от наносного и был уверен в том, что, как бы нынче солоно ни пришлось, утро вечера мудренее. И мои товарищи, без сомнения, были в этом уверены так же.
Эксперименты на «гомеостате», как и тестовые испытания, показали, между прочим, что почти у всех членов экипажа – сильное «я». Почти в каждом из нас заложены возможности лидерства, и это в теории чревато осложнениями: представьте себе судно, на котором восемь капитанов, а подчиняться не хочет никто.
К счастью, на практике этого не случилось. Очевидно, потому, что человек – не раб своих характерологических особенностей и способен, когда надо, их обуздать. Примечателен в этом отношении «феномен Карло».
Карло Маури, отвечая на Миннесотский опросник, выдал странное соотношение: свыше пятидесяти процентов его ответов трактовались «за лидерство» – и столько же «за зависимость». В сумме получалось таким образом больше ста, что как будто противоречило здравому смыслу. Можно ли обладать свойствами и начальника, и подчиненного сразу?!
Оказывается, можно. У Карло был богатый экспедиционный опыт, он привык действовать в составе малой группы. Идя в альпинистской связке, нужно быть готовым и безоговорочно подчиняться, и – в случае надобности – моментально взять руководство на себя.
Такая «двуединость» требует значительной духовной прочности. Карло на борту «Ра» зачастую испытывал сильнейшее нервное напряжение: желать вмешаться – и не позволять себе этого, иметь точку зрения – и понимать, что твой голос не решающий.
Правда, положение облегчалось тем, что он испытывал глубокое уважение и доверие к Туру. Раз уж подчиняться, то совсем не безразлично – кому.
Впрочем, речь не только о Карло. И нам, остальным, порой ударяло в голову – перетасовать, переставить, решить по-своему, настоять на своем, – и опять-таки, если мы сдерживались, то в первую очередь потому, что нашим руководителем был Тур.
Как мы к нему относились, я уже говорил достаточно. Однако пиетет пиететом и обаяние обаянием, а в долгом походе на одних априорных, изначальных симпатиях командиру не продержаться. Авторитет – не недвижимость, а капитал, постоянно находящийся в обращении; нажить его трудно, а потерять – легко.
Дни проходили за днями, спадали розовые завесы, романтические ореолы тускнели, а капитал Тура тем не менее умножался – уже не тот, не прежний, заработанный на «Кон-Тики» и в экспедиции на остров Пасхи, а здешний, сегодняшний, теперь единственно для нас приемлемый, поскольку на «Ра» имело значение только то, что совершалось на «Ра».
Был и впрямь у Хейердала какой-то аку-аку, талисман, помогавший ему управляться с нами…
Незадолго до своего отъезда из Москвы в Сафи я разговаривал о предстоящем путешествии с моим другом, кандидатом медицинских наук Михаилом Алексеевичем Новиковым.
Новиков рассказал о том, как ставил опыты на «гомеостате» с восемью операторами. Пока задачи шли простые, группа решала их стихийно, по принципу «каждый сам за себя». Но вот задание усложнилось, потребовалась большая координированность действий – и тут же возникла нужда в ком-то, ответственном за общую групповую стратегию, в руководителе, который должен партнерами управлять. Чем группа многолюднее, тем раньше такой момент наступает, поскольку нужно разделить обязанности, создать управленческую систему с наиболее влиятельным во главе.
– Постой, а как же Курт Левин? – спросил я.
Курт Левин, эмигрировавший в США от фашизма немецкий ученый, один из виднейших психологов мира, в середине тридцатых годов исследовал, как влияет психологическая атмосфера на эффективность группы. Левин сравнивал анархическую, демократическую, автократическую модели; вышло, что лучшие результаты – там, где демократия.
Значит, Левин ошибался?
Нет, не в том дело; оказывается, между демократизмом и единоначалием нет четкой границы, все зависит от приемов управления. Если руководитель осуществляет полный набор управляющих действий, эффективность автократической группы ничуть не меньше, чем демократической.
