Я не знал, кто нас ждет и зачем, но пошел вслед за Студниковым и Окунем.
В большой комнате на первом этаже особняка, где обычно происходили совещания руководства, мебель была особенно тщательно подобрана, и на полу лежал толстый ковер. В кожаном кресле у дубового резного письменного стола сидел не знакомый мне человек в костюме стального цвета. При нашем появлении он не потрудился подняться с кресла, а ответил на приветствие Окуня и Студникова небрежным поднятием руки. Можно было понять, что он принадлежал к тому высокому начальству, которое ради подчиненных в излишнюю вежливость не пускается.
Нас не представили друг другу. Как только мы сели, важный незнакомец немедленно задал вопрос, обращаясь прямо ко мне:
– Так вы уверены, что ваши люди справятся с подобным заданием?
Я ответил прямо:
– Не имею никакого понятия, о чем вы говорите. У меня нет никаких людей, и я не получил никакого задания.
Брови у незнакомца полезли на лоб. Он посмотрел на Студникова взглядом тревожного недоумения и спросил, как бы сам не веря своим словам:
– Вы действительно ничего ему не говорили?
Студников, подобострастно повернувшийся всем туловищем к начальству, от неожиданности даже передернулся:
– В детали я не входил, не успел еще. Но о масштабах и о важности дела говорил.
Ответ Студникова прозвучал почти как оправдание. Незнакомец пожал плечами:
– Важность и масштабы, само собой. А в кошки-мышки играть вам нечего. Мы же переслали вам материалы по этой организации. Дайте товарищу, пусть почитает. Зачем разговаривать в потемках.
Я старался уловить детали. Задание было связано с какой-то организацией. Незнакомый начальник был от другой службы, а не от нашей. В общем, готовилась какая-то сложная комбинация, в которую собирались включить и меня. Сгущающиеся краски мне не нравились. Тем временем чужой начальник снова обратился ко мне:
– Вкратце речь вот о чем. Можно ли перевезти через зональную границу в Германии человека с той стороны? Сюда, к нам, конечно, силами небольшой, но способной группы. Например, ваши эти немцы. Как их, Франц и Феликс, кажется? Ну, еще два-три человека по нашим связям. И чтобы вы руководили операцией. Возможно такое дело в принципе?
– Зависит, наверное, в первую очередь от желания вывозимого человека. Если он очень хочет перебраться к нам, то помочь ему теоретически можно. Только зачем…
Незнакомец даже поморщился:
– Нет, нет. Вы меня совсем не поняли. Это не добровольный переход. Добровольно пусть ходят сами. Этого человека нужно взять и насильно доставить сюда. Живым или мертвым.
Студников поспешно вставил:
– Мертвым тоже очень хорошо. Только тогда пусть остается на той стороне.
Он сам первым засмеялся. Другие понимающе улыбнулись. Мне было не до смеха. Я понял все:
– Возможно, наверное. Этот человек не первый и не последний. Через зональную границу и пешком ходят, и кофейные зерна на автомашинах возят. Я только не думаю, что мое участие в таком деле необходимо. Франц и Феликс в подобных делах не новички и обойдутся без нянек.
На лбу у Студникова собрались складки. Чужой начальник отрицательно покачал головой:
– Ни в коем случае. Мы вообще хотели без каких-либо немцев, да вот ваше начальство настаивает.
Он махнул рукой в сторону Студникова и продолжал:
– Немцы уже успели устроить нам коленкор в этом же самом деле. Повторений не требуется. Нет, нет. Посылать немецкую агентуру можно только под строгим наблюдением нашего офицера. Итак, значит, на западную территорию поедете вы. Руководить операцией на месте. О самом деле поговорим потом. Сначала давайте выясним, как перебросить группу. У вас, говорят, есть настоящий австрийский паспорт.
Я понимал, что в следующую секунду решится вопрос, встану я и уйду или превращусь в их сообщника. Честнее всего было, конечно, сказать им в лицо, что они обыкновенные убийцы и что убийство в мирное время преступно, какой бы политической подкладкой ни прикрывалось.
Ну, а потом что? Далеко не уйти. Мне сказано уже слишком много. Моя честность будет оплачена свободой и, может быть, жизнью Алюшки и Яны. Надо еще раз попробовать остаться в стороне.
– Мой австрийский паспорт для работы непригоден. Хофбауэра ищет австрийская полиция.
Тут уж Окунь решил вмешаться:
– Для проезда через Австрию можно использовать какой-нибудь промежуточный документ, а за пределами Австрии ваш паспорт совершенно надежен.
Моя нерешительность почему-то нравилась незнакомцу. Может быть, он принял ее за серьезность. Его голос зазвучал вдруг совсем любезно:
– Да, мы можем дать вам настоящий французский или швейцарский паспорт. У нас их, конечно, не густо, но для такого дела найдется. Общими усилиями и справимся. Давайте сделаем так. Почитайте-ка сегодня материал, разберитесь конкретно в деле, а потом еще раз встретимся. Чего же разговаривать вокруг да около. Времени мало, нужно действовать. А я пока поеду. Меня ждут. Желаю вам успеха. До скорого.
Когда мы прощались, Студников шепнул мне: «Идите вперед. Я сейчас поднимусь к вам».
Окунь поехал за «материалами», а Студников догнал меня у двери в комнату. Мы вошли вместе. Он был в хорошем настроении, но начал с упреков:
– Чего это вы при чужом начальстве меня в конфузное положение ставите? Мы им вас рекомендуем, рекламируем, а вы ломаетесь. Нельзя так, несерьезно.
– Вы же мне не сказали, кто этот человек, и вообще все разворачивается столь стремительно, что я…
– Как – кто этот человек? Разве вы его не знаете? Грибанов же, заместитель начальника Первого управления. Я у него начальником отдела работал когда-то. А насчет стремительности вы правы. Спешка большая, и ничего тут не поделаешь. Наших планов наверху ждут, и нельзя терять ни минуты. Посидите здесь, пока Окунь привезет материал, а я полечу в министерство. Завтра с утра поговорим. А вообще – поздравляю. Вы Грибанову понравились, и думаю, что мы теперь найдем с ним общий язык. Пока.
Студников заспешил к двери, охваченный ажиотажем открывающихся перед Девятым отделом перспектив.
Я остался один.
Между рамами окна, уже замазанного на зиму, билась случайно залетевшая пчела. Я открыл наружную форточку и постучал по стеклу. Пчела поползла было вверх, но на полпути сорвалась. Лапки ее скользнули по стеклу. «Странно, – подумал я. – Мухи могут держаться на стекле, а пчелы нет. Может быть, она просто устала или слишком голодная…» Я достал из ящика стола конфету и бросил крошку пчеле. Она даже не обратила внимания. Я присел на узкий подоконник. На деревьях в саду не было больше ни одного листа.
Студников мне ясен. Разговаривать с ним о праве человека на собственную совесть – бесполезно. Он отправил бы меня или к психиатру или к следователю. Но вот Мирковский, например… Неужели ему не ясно, что в словах «так, как нужно для государства» заключается не оправдание, а трагедия людей, вынужденных служить советской системе?
