– Послушайте, господин Леонард… То, что вы сказали, настолько глупо и настолько грязно, что я отказываюсь принимать вас больше за американца. Даже хорошо, что вы тут переборщили. Теперь мне окончательно ясно, что с той Америкой, которую я представляю себе, вы не имеете ничего общего. И если еще сто раз будете пытаться опорочить имя американцев в моих глазах, у вас ничего не выйдет. Я вам вообще больше ни в чем не верю и отказываюсь даже слушать вас.
Леонард поймал останавливающее движение бровей Поля и застыл на краю кресла. Я продолжал:
– К сожалению, я вынужден находиться в одной комнате с вами. Но я могу хотя бы лечь спать на этом диване, чтобы вы поняли, как мне дорого ваше присутствие.
Реакции Леонарда я уже не видел, потому что бросил к диванной подушке свой пиджак и действительно улегся. Глаза я закрыл и слышал только непонятный для меня разговор на английском языке между Леонардом и Полем. Они о чем-то спорили. Потом Леонард ушел и хлопнул дверью. Я покосился на Поля. Тот сидел все в той же невозмутимой позе в дальнем углу.
– Ничего себе «переговоры» с союзниками, – бросил я ему горько.
Он глазом не моргнул:
– Вы сам виноват. Почему не говорит правду?
Я махнул рукой и снова повернулся к диванной спинке. Я понимал, что моя поза выглядит нелепо, но именно такой нелепостью я пытался показать леонардам, как мало они сумели повлиять на мою самостоятельность. Больше в моем арсенале не было ничего.
Леонард вернулся, и я услышал скрип открываемой двери. Я приоткрыл глаза. Поль и Леонард возились в комнате, которую я еще не видел. До меня доносились звуки перетаскиваемой мебели. Потом пришел один из охранников и стал выносить столы и стулья куда-то в другие комнаты. Еще несколько раз грохнул передвигаемый шкаф, и потом появился запыхавшийся, перемазавшийся в пыли Леонард. Он подошел к дивану и скомандовал:
– Вставайте! Если решили спать, так идите в ту комнату. Мне надоело с вами возиться. Завтра я решу, что с вами дальше делать.
– Арестовали, выходит? – спросил я, не глядя на него, забирая свой пиджак и направляясь в указанную Леонардом комнату.
– Конечно, арестовали. А что же вы думали? И это еще только начало, – бросил мне вдогонку Леонард.
В соседней комнате лампы не было. Свет падал через открытую дверь на шкаф и кровать, единственную мебель. Шкаф стоял дверцами к стене, на низкой широкой кровати была только одна простыня. «Не буду унижаться и что-то просить», – подумал я. Обойдусь без одеяла и без подушки.
Я положил пиджак под голову и сделал вид, что сплю.
Ну, что ж… Можно считать, что все рухнуло. От НТС я отрезан, и просить, чтобы ко мне допустили Околовича, конечно, бесполезно. Особенно просить этого у Леонарда. Что же я могу сделать? Ничего, кроме как демонстрировать леонардам, что запугиванием и «моральной обработкой» они от меня ничего не добьются. Тогда, может быть, из собственных ведомственных интересов они вернутся к человеческой манере разговаривать. И что потом? Потом надо добиваться встречи с Околовичем. Очень плохо, что теряется время. Если я не смогу руководить операцией, Москва скоро поймет, что со мной что-то случилось. Но все же… Как это возможно, чтобы леонарды имели такую власть в американской разведке? Ну, хотели проверить, не мистификатор ли я. Потребовали каких-либо данных для проверки. Было бы хоть понятно. А тут: «Что такое гестапо, знаете?» Нет, не может быть, чтобы Леонард не отчитывался кому-то в своих действиях. И НТС, наверное, что-то предпринимает. Надо сжать зубы и ждать…
Дверь в соседнюю комнату осталась открытой. Всю ночь между обрывками полуснов-полукошмаров я слышал шаги и скрип кресла. Иногда чья-то фигура подходила к порогу и всматривалась в полутьму моей комнаты. Утром, когда Поль постучал согнутым пальцем по стенке шкафа, чтобы разбудить меня, я не смог бы сказать точно, спал я ночь или нет. Было семь часов.
– Хотите кофе? – спросил Поль как ни в чем не бывало.
Я только помотал отрицательно головой. Вскоре появился Леонард. На его лице сияло добродушное выражение, и он приветствовал меня, как старого друга, возгласом:
– Доброе утро! Как спали?
– Спасибо, плохо.
Леонард сделал вид, что ничего не заметил, и продолжал все тем же тоном:
– Может, все-таки, выпьете кофе с нами? Завтрак у нас не ахти какой – бутерброды. Но все же…
– Да нет, – ответил я, не возвращая Леонарду его любезного тона. – Не буду я пить кофе. Я предпочел бы завтракать на свободе и в компании тех людей, к которым я пришел. Я имею в виду НТС, конечно.
Леонард нахмурился:
– Значит, вы не передумали?
– Нет, не передумал. И еще не пришел к выводу, что я – не я.
Леонард обратился к подошедшему из другой комнаты Полю:
– Везите его в лагерь. Пусть сидит там, пока не одумается.
Он продолжал говорить по-немецки, и я понял, что предназначалась эта фраза в основном для меня.
Леонард собрался было уходить.
– Одну минутку, – остановил я его. – Есть один очень важный вопрос. Завтра у меня встреча с агентами. Если я не появлюсь, они уйдут обратно, и Москва…
Леонард не дал мне договорить:
– Бросьте вы это! Я уже сказал, что у вас нет никаких агентов. Ни здесь, ни в каком-либо другом месте. Как вам не надоело нести эту чепуху?
Мне стало даже смешно:
– Так не проще ли прийти вместе со мной на встречу и проверить?
Леонард презрительно пожал плечами:
– Не проще. У меня много других дел. Зачем куда-то идти, когда я точно знаю, что вы все лжете.
Он резко повернулся и ушел.
– Тогда поедем в лагерь, – сказал Поль.
Лагерь назывался «Кемп Кинг». На настоящий лагерь для беженцев он был мало похож. За высокой изгородью из колючей проволоки находилось подразделение американской военной контрразведки. На этой территории, кроме каменных бараков для военнослужащих, столовой, офицерского клуба, кино, кафе-бара и лагерной тюрьмы, размещался с десяток небольших домов для беженцев. В Кемп Кинг поселяли тех людей с другой стороны Железного занавеса, которые по тем или иным причинам были особо интересными для американской разведки. Но мне не стало легче на душе от подчеркнутого комфорта в этом «концлагере высшего класса». Наоборот: отдельная комната с горячей водой; постельное белье, меняемое два раза в неделю; столовая, где кормили, как в советском доме отдыха; библиотека со свежими газетами на разных языках; еженедельные «подарки» с семью пачками сигарет, шоколадом, мылом, зубной пастой и жевательной резинкой; кино, где каждый день шла новая картина; радиоприемник, который по первой просьбе ставили в комнату, – все это вместе с другими мелочами заботы о лагерниках только лишний раз напоминало мне, что я в руках могущественной службы, которой нужны мои знания. Поэтому даже тот факт, что в один прекрасный день леонарды должны были убедиться в правдивости моих рассказов, не увеличивал шансов на мое возвращение к НТС. И в то же время каждый потерянный час работал против меня, перетягивая баланс в пользу советской разведки.
