На последних страницах газетных номеров – отрывки из книги «Дальневосточный заговор». Я смутно знаю об этом времени. Строчки, описывающие кровавую эпопею тридцать седьмого года, усыпаны именами людей, о которых я слышал и читал в учебниках и газетах. Кто-то был объявлен врагом народа, кто-то беззвучно исчез. Здесь я узнаю о подоплеке их исчезновения… Вот оно, оказывается, как было…
Я разворачиваю газету… Старые, еще майские выпуски… Сводка – «Навстречу Революции». Краткий рассказ, как НТС борется против советской власти на территории Восточной Германии, Листовки, личные контакты с солдатами и офицерами советских оккупационных войск. Радиостанция «Свободная Россия». Сводки Российского Информационного Агентства. Революционная работа на территории Восточной Германии… Из других статей я понимаю, что похожая работа идет и на территории СССР. Но об этом почти ничего не пишется прямо…
В комментариях нет ни злобы, ни ненависти к советскому народу. Да, что я… Какая там может быть злоба? Эпитеты «наше», «наша», «наш» одинаково относятся в газете и ко всей стране, и к спортсменам на Олимпиаде, и к стройкам социализма. Люди, пишущие эти строчки, не отделяют себя от русского народа. И понятие народа для них включает в себя всех честных людей, желающих освобождения Родины, вне зависимости от их места службы или партийных документов. В одном из отрывков из «Дальневосточного заговора», где автор рисует картину того, как могло бы произойти восстание против советской власти, он смело пишет о союзниках революционного движения в рядах НКВД. Революционеры в рядах НКВД… Звучит парадоксально… Но разве это не похоже на обращение прямо ко мне? Тем более что я-то разведчик, а не следователь или каратель…
Статья «Мир – наша победа». НТС считает своей обязанностью бороться за сохранение мира. Долой войну! Революция – один из путей сохранения мира! Какая разница по сравнению с теми, потерявшими веру в русский народ, кто подстрекает западные державы к войне, к атомным бомбам на Москву и Ленинград. Очевидно, НТС не собирается въезжать на белом коне в обозе «завоевателей» в разрушенную Россию. НТС видит будущее России в пробуждении освободительных сил самого русского народа.
Резолюция съезда НТС: «Мы категорически против расчленения России после свержения советской власти».
Немного дальше очерк о Пикассо. В нем откровенная, честная критика распадающейся буржуазной морали Запада. Значит, и преклонения перед Западом тоже нет.
Статья о юбилее пионерской организации… Трибуна читателя… Письма из советской зоны Германии… Правда о газете «Правда»… Теоретические статьи: «Об идее солидаризма», «Наше идеологическое лицо»… Сводка Берлинского Комитета…
Я откладываю газеты и задумываюсь…
«Не в силе Бог, а в правде»…
В душе у меня – теплое чувство уважения к этим людям. Понимание справедливости и самоотверженности их борьбы.
Может быть, съездить в западный сектор, зайти в телефонную будку, позвонить в редакцию и сказать что-нибудь хорошее? Что они герои, патриоты… А может быть, что-нибудь попроще… Что я их еще мало знаю, но все равно, – душой с ними.
Или не надо. Я ведь не один. Вмешается какая-нибудь случайность, гибнем все мы трое. Нет, эмоции лучше контролировать. И письмо в «Посев» тоже нельзя. Я могу проговориться о чем-нибудь между строчек. МВД найдет автора. Но, с другой стороны, это ведь и моя организация. Кто-то должен идти на риск. Я же могу, в конце концов, организовать как-то так, что моя семья не попадет под удар в любом случае. Я обязан установить с ними связь. Пусть не сегодня. Но вообще… В каком-то будущем. Да, о солидаризме я знаю мало. Он мне малопонятен и не особенно близок. Но это неважно… Важно, что есть наша русская революционная организация. Это путь к выходу, к выходу настоящему и достойному Человека. Путь к точной и ясной ориентации на русскую народную освободительную Революцию.
Да… Самое главное из всего случившегося лично для меня – это то, что время отчаяния и безнадежности – кончилось.
Глава 9
Наша машина пересекла городскую границу Москвы и помчалась по шоссе на север.
– Ты чего же фары не включаешь? Темно ведь уже, – крикнул Мирковский нашему шоферу.
Евгений Иванович сидел на заднем сидении рядом со мной, и для разговора с шофером ему приходилось повышать голос. Переднее сиденье было пусто. Мирковский не любил разыгрывать из себя высокомерное начальство и разговаривать с людьми пренебрежительным полуоборотом с переднего сиденья, как это делали многие из «руководителей».
Действительно, уже темнело, и контуры мчащихся нам навстречу грузовиков постепенно превращались в силуэты.
– Нельзя еще свет включать, – отозвался шофер. – Летнее время пока действует. Ничего не поделаешь. ОРУД-у лучше знать, когда темно, когда светло.
– Бюрократы они, твой ОРУД, – пробурчал Мирковский.
Однако шофер был прав. До официального конца лета и начала учебного года оставалось еще несколько дней.
Мирковский снова повернулся ко мне и возобновил разговор.
– Так, значит – сын. Только что же вы его Александром назвали? Теперь какая-то мода на это имя. В каждой квартире что ни пискун мужского пола, то – Саша. Вы бы что-нибудь пооригинальнее.
– Так я ж говорю, что мы ждали дочку, а когда родился сын, оказались совершенно неподготовленными… У нас даже все детское приданое – розовое, как для девочки. Медсестра поздравляет меня с сыном, а я хотя и рад, но в какой-то степени растерялся. Так он у нас и был дня два совсем без имени. А решать нужно через записочки. Меня-то в палату не пускают. Я предложил Александра, Яна придумала уменьшительное «Алюшка». Так Алюшкой и остался. Яна пишет, что теперь он с каждым днем вообще становится все больше и больше похожим на настоящего «Алюшку».
– А из родителей-то на кого похож?
– Трудно еще сказать. Ему ведь всего пять дней. Яна пишет, что подбородок мой. И то хорошо пока.
Евгений Иванович улыбнулся:
– Все еще раз двадцать переменится. Будет и на вас походить, и на жену, и на всех тетей и дядей по очереди. А что касается бабушек, то на них вообще все внуки похожи. Я знаю, у меня детей вон сколько – лесенкой, от горшка до стола. Так, значит, решили брать их с собой за кордон – и жену, и сынишку? Вы это окончательно? За кордон ездить не прогулка. Своей жизнью мы все привыкли рисковать. А жена, да еще такой малыш – ответственность большая…
– Я знаю. Но нам вместе будет спокойнее. И Яне, и мне. Да и сыну лучше расти, когда и мать, и отец рядом…
– Это, между прочим, еще вопрос, где ему лучше расти. Нелегко вам будет смотреть как мальчишка растет, не зная даже, что он русский. Вот у нас один товарищ тоже поехал за кордон с семьей и с сынишкой. Мальчишке было с год. Пожили за границей лет восемь, – приехали обратно. Папа говорит: «Ну вот, сынок, теперь ты знаешь, что мы все русские и тебе тоже надо русский язык учить». А воскресенье подошло, отец собрался было на футбольный матч, а сын ему: «Папа, ты куда? Разве мы в церковь сегодня не идем? Воскресенье ведь!» – Дело не в одном языке. Дети – они как губка.
