Пастораль по-муравьиному. Для меня! Смешно. Впрочем, она не способна была постичь этой нелепости. Не понимала, что может подарить миру и нашей Вселенной гораздо более важное по сравнению с ее личным женским счастьем. Моего потомка! Того, в ком воплотится мое будущее, того, кто продолжит мой долг, чтобы тоже погибнуть на благо своего вида.
Регина категорически не желала осознать свое предназначение. Не способна была осознать, что ее возможность родить мне ребенка была для меня гораздо важнее, пусть временами и приятного, забытья в ее обществе. Но что взять с представительницы землян?
Марсиане в этом плане были куда понятливее. Их цивилизация стала первой жертвой гаснущей звезды. Изменился мир — почти погиб их вид. Подобное ожидает и нас, и землян, если не будет найден выход.
И тут эта смерть. Глупый, одержимый мелочными страстями землянин одним движением оборвал мои планы, сорвавшись с поверхности купола вместе с Региной.
Пожалел ли я об утрате питомицы? Или был разозлен перспективой лишиться потомка, который мог бы продолжить борьбу за жизнь системы? За жизнь тысяч мальков, что после каждого нереста отправятся в суровый водный мир моей планеты и погибнут там ради сохранения жизней самых сильных и выносливых. Тех, кто обеспечит будущее моему виду!
Смерть Регины стала большим потрясением, чем предательство Кьело, муки трансформации, убивающее одиночество многих лет на суше.
Я оказался не готов к собственной реакции.
Она… раздавила меня. Ужас лишиться шанса на потомка — раздавил? Или?
«Выключило».
С этого момента я делал ошибку за ошибкой. Собственные действия не мог объяснить, лишь оправдывал себя — все ради потомка.
Перемещение в прошлое не используется. Запрещено! Оно несет перемены, а значит, угрозу выживания нашему виду, поэтому — немыслимо. И пусть «откат» на пару часов некритичен. На него все закрыли глаза, даже помогли «зачистить» реальность в окружении Регины. А я смог изменить несколько мгновений ее прошлого, сохранив девушке жизнь.
Но уйти за землянкой в далекое прошлое? Искать ее там и вернуть? Это было чем-то невозможным. Ни при каких обстоятельствах. И все же я сделал именно это.
Я смотрел на жизнь, прислушиваясь к голосу рассудка. Всегда! Но в тот миг со мной творилось что-то необъяснимое. Как одержимый, рванул в прошлое за Региной. Это стало больше чем безумием. Это стало угрозой! Я уподобился Тиравиасу.
Оставил ли я за спиной будущее? Будет ли к чему вернуться? Или уничтожил его, поддавшись необъяснимой тяге. Такому несуразному и противоестественному желанию получить обратно свою месту!
«Вспомни о том, кто ты!» — в яростном отчаянии крикнул напоследок мне Ньер, напоминая об ответственности перед нашим видом. О нашей сути. Надеясь вернуть меня в реальность, к своим обязанностям. Заставить поступить как должно, следуя его примеру, — позволить Регине умереть. «Будь верен себе!» Но последнее требование было лишним. Оно лишь утвердило меня в стремлении спасти девушку. Найти и спасти вопреки запрету, неосуществимости моего замысла, долгу и здравому смыслу.
Лишь почувствовав ее живой, увидев спящей, понял, что с трудом дышал все это время. Что сам словно умер. Как объяснить собственную реакцию? Я не знал.
Нет тех рядом, чьи ньехи были бы пробуждены. Тех, кто мог бы поделиться опытом, объяснить.
Истина открылась мне, когда изменить что-либо стало невозможно, Регина стала чрезвычайно значима для меня. Я и сам не способен был осознать насколько. Кроме того, что у нас нет возможности иметь общего ребенка, я готов был признать горькую правду — она не верлианка. Вопреки всем моим стараниям это невозможно, мы разные.
И все же я скорее бы умер, чем упустил шанс вернуть Регину из прошлого. Весы качнулись — в тот миг между интересами вида и личной болью я выбрал девушку.
Но тогда я и помыслить не мог, что найду ее беременной. И это будет наш ребенок! Мой потомок.
Я вернулся не зря!
Сам себя я перестал понимать после встречи в Казани. Но надо было найти способ объяснить все Регине, убедить ее в том, что я на ее стороне. Ее и нашего ребенка. Поэтому и рассказал ей про гаснущее Солнце, решив, что, едва появится возможность, попробую объяснить своей месте собственные поступки. Признаю ошибки! Пути назад для нас уже нет, надо принять друг друга такими, какие мы есть.
Но как заставить ее услышать? Осмыслить совершенно чуждый ей образ мышления и взгляд на вещи? Всю дорогу до аэропорта, пока Регина хранила задумчивое молчание, я обдумывал, как начать этот разговор. Возможно, ради него я и явился в прошлое. Чтобы самому найти ответы на ее вопросы.
— Ты могла бы простить меня? — начал с главного.
Едва мы сели в самолет, понимая, что отсюда Регина не сбежит, я решился. Заставил себя стать неуязвимым для страха. Иначе шанса переубедить ее — нет. Мы так и останемся навечно чужими. А это стало невозможным.
Прорыв должен случиться. Мы должны найти выход.
ГЛАВА 5
Регина
Буря эмоций, что скопилась в душе и ждала лишь повода выплеснуться. Возмутительный вопрос Орино послужил катализатором — мое с каждым часом этой мучительной гонки усиливающееся раздражение взорвалось гневом.
— Я любила тебя, любила так, что страшно делалось. Прощала все, искала оправдания тому, чего не понимала. Ты говоришь, что стирал мои воспоминания? Ха! Сама я справлялась лучше, заставляя себя не помнить всего того, чего не могла понять и принять в любимом. Ты хоть слышишь меня? — не осознавая ничего вокруг, ослепнув от давно поселившейся в сердце боли, закричала я на Орино.
Кричала исступленно, сотрясаясь от мучительной дрожи и покрываясь испариной. Кричала, впервые признавшись себе в том, насколько любила его… люблю… буду любить! И от того, насколько ненавижу себя. Зря он затеял этот разговор. Но сил держать эмоции в себе уже не было.
— Регина… — Орино выглядел неимоверно спокойным, словно созданным из скованной стремительным порывом стужи воды. Ледяным, бесчувственным, чужим.
Он попытался меня прервать, но лишь ради того, чтобы успокоить. А вовсе не потому, что его тронули мои вопли. Крик, прорвавшийся из-за сотен преград, что я создала в своей душе. Его смущали мои эмоции. Возможно, раздражали ощущением неуместности. Но… не трогали. Не оживляли!
И как бы я ни злилась, какие бы усилия ни прилагала, в клочья вновь и вновь разрывая свою измученную душу, поддаваясь очередной обреченной надежде — ну вдруг?! — все было бесполезно. Пусть не сердцем, но разумом я поняла это давно. Даже не после гибели Дениса. Раньше, еще тогда, при нашей второй встрече. Когда мы заключили договор и начались наши отношения. Уже в тот период я чувствовала — мы разные. Мы не подходим друг другу и никогда не подойдем. Мы чужие.
Как лед — холодный, вечный, неизменно стойкий — и пламя, опаляющее, живущее лишь миг и обреченное потухнуть.
